Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот

Где-то в эти самые дни меня вызвали к майору, который по поручению полковника Иванова вел дело «о хулиганском нападении на гражданку Королеву». Вызывали уточнить какие-то там обстоятельства. Хотя что же тут уточнять, если для меня Шахворостов ясен, а для милиции обязательно нужны только такие доказательства, которые можно руками пощупать. В общем из разговора с майором я понял следующее. Во-первых, мало надежды найти хулиганов, которые избили Шуру. Во-вторых, признать виновным в этом Шахворостова нельзя: алиби полное, а улик никаких. В-третьих, привлекать Шахворостова за спекуляцию тоже нет оснований. Старое, если и было, как и для Шуры, подпадает под закон об амнистии. А на новое опять же нет прямых доказательств. Нехорош Шахворостов — надо в общественном порядке человека воспитывать. Что же все — милиция да милиция.

И я шел домой и думал: «Все это чистая правда. Вот с Шахворостовым я жестко и резко насчет Шуры поговорил — и прикусил язык Илья, и, наверно, дорогу к ней теперь он вовсе забудет. Сколько лет, по сути дела, твердо я знал, что Илья — спекулянт. А почему не поговорил с ним вот так же резко и прямо, как насчет Шуры? Ясно: тут меня «лично» задело, а чего и кому продавал — моя хата с краю. Взять ту же историю с пьяным хулиганством в кино. Ведь на глазах у всех нас Илья после каждой получки шел в пивной ларек и там напивался до безобразия. А хоть раз мы попробовали оттянуть его от ларька? Занять его мысли чем-то другим? В лучшем случае только сами отмахнемся: «Не попутчики». А то еще и с улыбочкой: «Давай гуляй. Твое дело. И деньги твои». Не то что с радостью, даже с простым удовольствием никогда не работал Шахворостов.

Маша, может быть, и права: надо было его как-то к себе приблизить. «Нам до всего дело должно быть», — всегда говорила она. До всего-то до всего, кто от этой правильной мысли откажется, только кто и на деле-то полностью этой мысли придерживается? В том-то и штука. Других обязательно надо воспитывать. Но, между прочим, и себя повоспитывать тоже не мешает. Вот именно в этом самом «до всего должно быть дело».

Маша встретила меня радостной новостью. Алешка сегодня выговорил: «ма-ма». И после того, как первый раз прорвалось у него это слово, он целый час болтал «ма», «ма-ма» и «ма-ма-ма», хохотал, заливался, довольный, пока не уснул. Я заглянул в кроватку. Рожица у него была такая веселая, что можно сравнить ее только с Машиной. И еще с тем портретом, какой был нарисован Шурой.

После ужина вместе с Машей мы сидели и изучали четвертую полосу «Комсомольской правды», на которой красовался заголовок «Куда пойти учиться?».

Мне, понятно, хотелось в речной. Или хотя бы в гидростроительный. Но Маша немного задумчиво проговорила:

— Костя, а может, на филологический? На журналистику?

Я понял, что она имеет в виду.

— Нет, Маша, — сказал я, — сперва мне хорошую рабочую специальность приобрести хочется. Книги пишут одной рукой, а мне нужно, чтобы у меня вместе обе руки работали. Филологический — после.

— А все же думаешь? Думай!

— Буду думать.

— Костя, тогда стоит пока посоображать насчет физико-математического. Это ведь сейчас во всех главных профессиях необходимо.

Я сказал ей, что не люблю математику. Как-то не видишь ее, рукой не пощупаешь. Физика — дело другое. Но ее почему-то обязательно связывают с математикой.

А Маша возражала. Как раз математика — самая предметная наука, она подчинена самым твердым законам. И полюбить ее вовсе не трудно, когда она станет для тебя главной наукой. А без математики нет и физики. Их не люди, а сама природа вместе соединила.

Я еще сказал:

— Маша, а как же тогда Енисей?

Маша засмеялась:

— А как же тогда комета Галлея? Костя, ты же будешь учиться на заочном. И работать на Енисее. Пять лет. А когда закончишь вуз, мы тоже найдем такую работу, где вместе будет все: и физика, и математика, и Енисей.

И мы договорились, что, пока я собираю разные документы к заявлению, мы еще вместе подумаем. Но я уже знал: будет так, как захочет Маша. А наука в конце концов всякая мне подчинится, если я захочу.

Не помню точно, был этот разговор в четверг или в среду. А вот другой разговор, с Ольгой Николаевной и Степаном Петровичем, мне точно запомнилось, был в воскресенье.

Маша с утра засела за шитье для Алешки. Ленька в коляске укатил парня на воздух в городской сад. А я прибрал, высветлил всю квартиру. Только помылся сам после этого, переоделся, хотел отобрать у Маши работу, чтобы с ней вместе пойти тоже в сад и подразнить там всех гуляюших Алешкиным разговором: «Мама, мама» И вдруг — Ольга Николаевна. Поманила меня пальцем:

— Костя, зайди к нам на минутку.

Идти, вы помните, через лестничную площадку только. Зашел. Усадили меня, зажали в угол. Оба, вижу, взволнованные. Но крепятся, выдерживают ровный тон разговора. А разговор вот такой, если собрать все слова каждого вместе.

Ольга Николаевна: