Город

— Предотвратить? Не думаю. Но это твой сон. — Игорь по-прежнему смотрел на меня с любопытством. Ему было интересно, что я буду делать дальше. И все.

Я посмотрела на монитор, все еще показывавший кадры катастрофы.

Утопление всегда казалось мне хорошей, честной, очень, если так можно выразиться, жизненной смертью: до тех пор, пока можешь и хочешь — ты борешься и живешь, и лишь когда силы и воля оставляют тебя — волны смыкаются над головой… Но сидеть, пить кофе и просто ждать, пока придет вода? Принять свое бессилие? Тут было какое-то противоречие.

Здание вдруг словно содрогнулись от сильного удара; зазвенели стекла, воздух наполнился невероятным воем, стоном, гулом — как будто на десять миль окрест включились все сирены разом.

— Штормовое предупреждение?

— Тот, кто живет в пруду, — выкрикнул Игорь. — Ты сама…

Ревун, о котором я успела забыть, пел свою чудовищную песню.

— Игорь, ты говорил про катер! — крикнула я, наклонившись к самому его уху. — Что он течет. Но если помочь старику и вычерпывать?

Он сверкнул глазами:

— Нужно торопиться: перед цунами вода часто уходит.

* * *

Мы бегом бросились из вахтерки в коридор и оттуда — к двери под красной табличкой «Выход». Она вывела нас в проулок с разноцветными клумбами неподалеку от «Трех Черепах». Когда мы заходили в кафе, уже начинало темнеть — теперь же снаружи светило приветливое утреннее солнце; это было и хорошо, и плохо: времени оставалось мало.

Ревун замолчал, но что-то было такое в нас с Игорем тогда, что заставляло редких прохожих шарахаться в стороны. Путь до пляжа занял всего несколько минут.

Старик Джузеппе, присев в тени катера, как будто ждал нас. Ржавчины в его бороде больше не было, а линялая гавайка в утреннем свете казалась ярче. Мы подошли; он снял темные очки, посмотрел на нас внимательно светло-карими проницательными глазами и кивнул. Игорь сказал ему что-то по-итальянски, старик кивнул снова; вдвоем они принялись толкать катер к океану. Тяжело было представить двух более не похожих друг на друга людей — но работали они слажено, и, казалось, хорошо знали друг друга.

Я отошла в сторону, чтобы не мешать, и вдруг почувствовала, что кто-то теребит меня за рукав. Мальчишка лет пяти, оставив родителей дремать в шезлонгах, протягивал мне зеленое пластиковое ведерко. Более чем кстати: не горстями же воду из катера я собиралась вычерпывать?

— Спасибо, — растеряно поблагодарила я. Хотела добавить, чтобы он с родителями уходил с пляжа — но мальчишка уже бежал прочь, почти не увязая в песке. Если вообще его касаясь.

Катер покачивался на волнах; Джузеппе заводил мотор.

— Карета подана! — крикнул Игорь.

Я сняла кеды и пошла к океану, ступая по разрушенным катером песочным куличикам.

Игорь помог мне взобраться на борт, и мы отчалили.

— В добрый путь! — Джузеппе улыбался, будто мы ехали на прогулку.

Мотор чихал и кашлял, но делал свое дело: берег быстро удалялся. Скоро фигурки людей на пляже уже казались игрушечными. Почувствовав босыми ногами воду, я поспешно заработала ведерком, между делом раздумывая над тем, что команда у нас получилась странная, под стать всей истории. Игоря вело вперед любопытство, меня — упрямство, нашего немногословного капитана — мечта. Но все мы сидели в одной лодке, и лодка эта безбожно протекала.

А все же дело стоило того.

Джузеппе вглядывался в лазурную даль через узкое горлышко бухты, Игорь таращился в воду, пытаясь отыскать следы присутствия Ревуна или тех, кто однажды покинул берег в его поисках, а я сидела на корме, смотрела назад, на Город — и наблюдала, как позади него вырастает невидимая с берега Гора. Огромная, изрезанная скалами, со снежной шапкой на вершине, над которой клубился дым. Она была прекрасна.

— Разве в новостях было про извержение? — спросила я. Гора плюнула пеплом.

— В новостях на съемке с вертолета вообще не было никакой горы, — сказал Игорь, наконец, заметивший в пейзаже перемены. Впервые за все время он выглядел взволнованным.

Стемнело. Облака пепла и гари затянули небо.

Джузеппе заглушил мотор и присоединился к нам. Катер как скорлупка покачивался на самой середине бухты и постепенно заполнялся водой. Где-то на немыслимой глубине дремало доисторическое чудовище, а в небе кружили угольно-черные птицы с огненными перьями — слишком невероятные, чтобы быть настоящими. Хлопья пепла медленно опускались вниз.

По снежной шапке побежали трещины.

— Novissimo die de Pompeii[1], — сказал Джузеппе. — Великая картина. Credo quia absurdum[2]. Ave!

Гора выбросила в небо фонтан огня и раскололась.

На миг я почувствовала прикосновение испепеляющего жара — и ничего не стало.

* * *

Сейчас, пока я допиваю кофе и набираю эти строки, за окном разгорается рассвет. Через час я уеду, еще через дюжину часов — вернусь; лягу спать, засну — или проснусь по-настоящему?

В нетронутом стихией Городе или где-то совсем в ином месте? Что случилось с моими спутниками: сидят ли они в тишине и спокойствии на тенистой веранде, потягивая молодое вино за партией в шахматы, бороздят океан или кормят рыб, обретя в своей жизни окончательную точку?

Кто знает.