Город

плану, Степан прочёл свой рассказ и остался доволен. Прекрасный рассказ. Глубокий и умный. И он его написал! Юноша очарованно перелистывал страницы — вещественное доказательство своего таланта и залог будущей славы. Исправив кой-какие погрешности и начисто переписав своё произведение, он задумался над его дальнейшей судьбой. Прежде всего нужно его подписать, связать его с собой определённым именем. Ему известно было, что многие из писателей избирают себе другую фамилию, так называемый псевдоним, подобно монахам, отказывающимся от мира и от самих себя со всеми признаками. Так сделал, например, Олесь, но Степану этот путь не нравился. Во-первых, его фамилия — Радченко — совсем не такая, чтобы её нужно было стыдиться, она даже современна, если хотите, [Рада это по-украински - совет.] а, во-вторых, для чего скрываться? Пусть все знают, что Степан Радченко пишет рассказы, что он писатель, выступает в академии и срывает аплодисменты. Пусть в сельбуде будет его книжка, и пусть удивляются и завидуют ему товарищи, которых он оставил!

Но, взяв перо, чтобы подписаться, он заколебался — если фамилия и нравилась ему, то имя — Степан — его немного смущало. Оно было не только простым, но избитым и грубым. Юноша долго колебался между желанием сохранить себя в подписи целиком и желанием сделать её звучной и яркой. Он перебрал много имён, ища заместителя своему имени, и внезапно его осенила чудесная мысль — немного переделать своё собственное имя, придать ему необходимую торжественность, изменив только одну букву и ударение. Он решился, подписался, и стал из Степана — Стефаном, окрестив себя, таким образом, заново.

Каждое произведение должно быть прежде всего напечатанным, чтобы попасть к читателю и очаровать его. Рассказы Стефана Радченко, подающего большие надежды, должны были украсить собою страницы журнала, и как можно скорей. Из журналов он знал только «Червонный шлях», [«Красный путь».] выходивший в Харькове. Туда и надлежало послать этот необычайный рассказ, но желание сейчас же, немедленно, услышать приговор из посторонних уст так томило юношу, что он решил прочесть его сегодня кому-нибудь опытному. Кому именно? Михаилу Светозарову, критику, который прекрасно говорил вчера с трибуны, привёл всех в такое восхищение и вызвал такие овации. Ему, ему и только ему! Он прекрасно знает литературу, он должен быть чутким к каждому новому веянию, тем более к такому свежему. Он должен поддержать новичка, направить, посоветовать. Это — в конце концов его обязанность и задача. Фигура критика в пылком представлении юноши становилась добрым божеством, которое доброжелательно примет его первое литературное жертвоприношение.

И Степан решил к нему обратиться. Он не знал, правда, его адреса, но творческая находчивость вмиг подсказала ему, что адрес можно узнать в адресном бюро. Как удобно жить в городе! Сколько тут удобств! Расспросив у Тамары Васильевны, где помещается это бюро, Степан перед обедом помчался туда и за гривенник узнал свой путь на литературные вершины.

После обеда он вышел за ворота свободным шагом человека, который нашёл своё место в дебрях мировой стройки. Легко проходил квартал за кварталом, останавливаясь перед витринами и афишами, чтобы доказать самому себе, что он никуда не торопился. Проходя вдоль скверов на Владимирской улице, против памятника Хмельницкого, зашёл и сел на скамью среди детей, которые скакали здесь, бегали вперегонки и подбрасывали мячи. Их веселье заражало его. Задержав мяч, случайно подкатившийся ему под ноги, юноша так высоко подбросил его, вровень с домами, что детвора весело зааплодировала и завизжала, кроме собственницы мяча, которая не надеялась уже получить с небес свою игрушку. Но мяч бомбой упал из-под туч, вызвав новый взрыв сумасшедшей радости. Дети поочерёдно давали юноше свои мячи, чтобы и они совершили такой головокружительный полёт, но он, взяв три из них, начал подбрасывать их все сразу, как цирковой жонглёр, вконец очаровав своих маленьких друзей.

В толпе детей переживал он сладкие минуты, не затуманенные ни мыслями о будущем, ни воспоминаниями о прошлом, чувствовал в себе полноту существования, которое само по себе даёт радость, не требуя ни надежд, ни планов. Он чувствовал себя птицей, которая, развернув крылья, останавливается в воздухе, охватывая маленьким глазом роскошную землю, как цветок, который раскрывает утром свою головку, проливая аромат навстречу солнцу.

Он пошёл дальше, попрощавшись с детьми, кричавшими ему вдогонку, и всё кругом приятно ласкало его взоры. Старая колокольня Софии, трамваи и волнообразная улица, обсаженная каштанами. Возле оперы он остановился послушать украинские песни в исполнении двух женщин и слепого старика — представителей искусства, которое вышло на улицу, затем свернул на Нестеровскую, куда его вело стремление и справка адресного бюро. Чем ближе подходил он к заветному дому, тем больше просыпалось в нём не волнение, а чувство, похожее на переживания стыдливой женщины, которая должна раздеться перед врачом: Он наспех подбирал слова для начала беседы.