Город

Поэтому, когда к ним на песок вышла какая-то женщина, они лишь таращили на нее глаза, не понимая, в чем дело. Даже Эриш не сразу сообразил, кто это. Он слишком мало общался с женщинами и видел в основном старух при казарменной кухне да тощих шлюх, которых они, бывало, жадно рассматривали из-за угла. Эта женщина была очень рослой, выше большинства мужчин, и держалась – куда там иному полководцу! На ней было длинное платье, сочетавшее разные оттенки синего, снежно-белые волосы были заплетены в косу, переброшенную на плечо. Невзирая на белизну волос, ее серьезное, без морщин лицо было красиво так, что дух замирал. Эриш и остальные даже немножко попятились, когда она подошла. Эта женщина казалась им столь же чужеродным существом, как белая пантера с Лунных гор или крапчатый феникс с Закатных островов.

Она не подала виду, что заметила их смущение. Улыбнулась и просто сказала:

– Я – архивестница Винцер, ваша защитница перед законом и буду сегодня за вас выступать. – Тут она оценивающе посмотрела на онемевших мальчишек. – Вы должны мне в точности рассказать обо всем, что случилось за Городом.

Сперва они принялись говорить все разом, перескакивая с пятого на десятое. Она слушала, переводя взгляд черных глаз с одного лица на другое. Потом вскинула руку, и они замолчали.

– Рассказывай ты! – велела она, указав пальцем на Сэми.

Сэми принялся за дело, стараясь не упустить ни одной мелочи. Архивестница слушала. Задав парню несколько вопросов, она сказала:

– Самим вам на суде не будет позволено говорить. Кто хочет еще что-нибудь добавить, пока не началось разбирательство?

– Псы моего братика съели… – пропищал младшенький мальчик Эван.

Архивестница долго смотрела на него сверху вниз.

– Как тебя зовут? – мягко спросила она затем.

– Эван Квин, – ответил мальчик, запнувшись на фамилии, словно не имея привычки произносить ее. – Конор был моим старшим братом. Собаки его убили и съели… – Светлые глаза налились слезами, и он добавил: – Это были плохие собаки!

Кивнув, архивестница выяснила, как кого зовут и кто чей сын. Каждый удостоился взгляда в глаза, сурового и сосредоточенного. Потом она повернулась и ушла на край арены, туда, где на императорской трибуне рассаживались вельможи. Эриш заметил, как она остановилась с кем-то переговорить, и узнал Шаскару. Он хотел помахать ему рукой, еще как-то привлечь внимание полководца, но тот даже не смотрел на арену. Он слушал архивестницу и кивал. Его лицо было очень печально. Эриш ощутил, как улетучивается надежда.

К императору, занявшему место на золотом балконе, присоединились двое, избранные решать судьбу ребятишек. Позже Эриш узнал имена судей. Один был Голдин Вара, богатейший владелец торговой флотилии: роль судьи была ему предоставлена в качестве платы за имперский контракт. Второй, Бал Карисса, глубокий старик, был провидцем и давним советником при императоре. По вине старческого слабоумия он едва ли вообще осознавал происходившее прямо у него перед носом. Эриш отчаянно щурился, стараясь рассмотреть императора, но видел только бороду и светлые волосы.

Воздух был сухим и горячим. Казалось, песок начисто высосал из него всю влагу, а вода, выпитая несколько часов назад, успела превратиться в воспоминание. Арену, будто чашу, наполнял жаркий солнечный свет. Эриш почувствовал некоторую легкость в голове, так что, когда вперед выступил обвинитель и обратился к заждавшейся толпе, ему пришлось как следует сосредоточиться.

Обвинителем был военный в мундире старшего военачальника и при мече на боку. Эриш снова ощутил пробуждение надежды. Солдат наверняка поймет, что собак они убивали из необходимости. Солдат ведь не позволит без сопротивления прикончить себя ни человеку, ни псу!

Когда полководец заговорил, Эриш ушам своим не поверил.

– Государь император, сегодня мне оказана великая милость! – почти выкрикнул этот человек. – Немногие удостаивались чести отстаивать дело императора, ибо у Бессмертного нет нужды в представителях! Его слово есть закон, его малейшая прихоть имеет силу приказа, приказы же высекаются на камнях вечности!

Эриш услышал, как безнадежно вздохнул Сэми, повернул к нему голову, и они переглянулись.