Город

Снаружи было холодно, однако и внутри не теплее — только что ветер не дул. Корсаков назначил часовым первого несчастного. Партизан в финском маскхалате скинул сидор и дровами, оставленными в домике загодя, растопил буржуйку. Пламя затрещало, и мы все сбились вокруг печки как можно ближе — тринадцать мужчин и девушка… ну, или двенадцать мужчин, девушка и мальчишка, если уж совсем честно. И в сотый раз за ту ночь я подумал: раздеть бы ее, скинуть всю эту грязь, чтобы под нечистой бледной кожей натянулись голубоватые прожилки вен… А груди у нее есть? Или плоская, как пацан? Бедра у Вики были узкие, как у меня, — в этом я был уверен, но и со стрижеными волосами, с разводами грязи на шее она все равно выглядела неоспоримо женственно. Особенно когда гордо выпячивала нижнюю губу. Интересно, другие мужики в отряде тоже ее хотят или для них всех, как и для Корсакова, она — только бесполый снайпер со сверхъестественным глазомером? Это они идиоты или я? От вони было не проморгаться, но вскоре ее прибило дымом из печурки. В сторожке даже стало уютно — тепло и от печки, и от нас. Я, впрочем, так устал, что заснул бы где угодно. Поэтому расстелил отцовскую флотскую шинель, под голову свернул шарф — и в кои-то веки тут же провалился забытье.

Через минуту меня толкнул Коля.

— Эй? — прошептал он. — Не спишь?

Я не разжал веки в надежде, что он оставит меня в покое.

— Ты на меня злишься? — гнул свое он. Губы его шевелились у самого моего уха — он шептал мне прямо в мозг, неслышимо для остальных. Хотелось ему двинуть, чтоб наконец заткнулся, неинтересно только сдачи получать.

— Нет, — ответил я. — Спи.

— Прости, что я тебе наврал. Ладно, я знал, что нам конец, — неважно. Неправильно это было.

— Спасибо, — пробормотал я и перевернулся на бок, рассчитывая, что он поймет намек.

— Но название же тебе понравилось, правда? «Дворовая псина»? Знаешь, что оно значит?

— Коля… дай мне, пожалуйста, поспать, а?

— Извини. Конечно-конечно, спи.

Полминуты прошло в молчании, но расслабиться и опять заснуть я не мог. Я знал, что он не спит рядом — лежит, в потолок пялится. И сейчас снова что-нибудь у меня спросит.

— Правду хочешь? Знаешь, почему я из части ушел?

— Завтра расскажешь.

— У меня девушки не было четыре месяца. Яйца звенели, как колокола на Светлую седмицу. Шучу, думаешь? Я ж не ты. Мне не хватает твоей дисциплины. Я свою первую девчонку завалил через три дня, как у меня стал вставать. В двенадцать лет, даже волосни еще не было. А запердолил Клавдии Степанне в котельной — трах, трах, трах…

Трах?

— Во мне голод просыпается. Точно тебе говорю. Неделю похожу без бабы — и уже сосредоточиться не могу, мозги не работают. Хожу по траншеям, а стояк — как перископ торчит.

Колино дыхание обжигало мне ухо, и я попробовал отодвинуться, но нас притиснуло друг к другу на земляном полу, как папиросы в пачке.

— Мы всем батальоном хотели Новый год отмечать. Водки достали. Думали, песняка подавим. Я слыхал, кто-то раздобыл поросят — их прятали где-то в сарае, мы бы их поджарили. И всю ночь бы праздновали. Ну вот я и решил, пускай они там себе отмечают, им водки и свинины больше достанется, а у меня другие дела. До Питера — меньше часа на машине. У меня есть друг-вестовой, он постоянно в штаб гоняет. Это часа три-четыре в городе. Мне хватит. Поеду с ним, он меня высадит у дома подруги…

— Сони?