Город

- Я очень благодарен псам, что они подарили мне туловище, - сказал Дженкинс. - Да только зачем это? Достаточно подлатать немного старое, и оно еще вполне послужит.

- Просто мы тебя очень любим, - объяснил Джошуа. - Псы в таком долгу перед тобой. Мы и раньше пытались что-нибудь сделать для тебя, но ведь ты нам никогда не позволял. Хоть бы ты разрешил нам построить тебе новый дом, современный дом со всякими новинками.

Дженкинс покачал головой.

- Это совершенно бесполезно, ведь я все равно не смогу там жить. Понимаешь, для меня дом - здесь. Усадьба всегда была моим домом. Только латайте ее время от времени, как мое туловище, и мне ничего другого не надо.

- Но ты совсем одинок.

- Ничего подобного, - возразил Дженкинс. - Здесь полно народу.

- Полно народу? - переспросил Джошуа.

- Люди, которых я знал.

- Ух ты, какое туловище! - восхищался Икебод. - Вот бы примерить.

- Икебод! - завопил Джошуа. - Сейчас же пойди сюда. Не смей трогать…

- Оставь ты этого юнца в покое, - вмешался Дженкинс. - Пусть зайдет, когда я буду посвободнее…

- Нет, - отрезал Джошуа.

Ветка поскреблась о застреху, тонкими пальцами постучалась в стекло. Брякнула черепица, ветер прошелся по крыше легкой, танцующей походкой.

- Хорошо, что вы заглянули, - произнес Дженкинс. - Мне надо вам кое-что сказать.

Он покачивался в кресле взад-вперед, и один полоз поскрипывал.

- Меня не хватит навечно, - продолжал Дженкинс. - Семь тысяч лет тяну, как еще до сих пор не рассыпался.

- С новым туловищем тебя еще на трижды семь тысяч лет хватит, - возразил Джошуа.

Старый робот покачал головой.

- Я не о туловище, а о мозге говорю. Как-никак машина. Хорошо сработан, на совесть, но навечно его не хватит. Рано или поздно что-нибудь поломается, и тогда конец моему мозгу.

Кресло поскрипывало в притихшей комнате.

- А это значит смерть, - продолжал Дженкинс, - значит, что я умру. Все правильно. Все как положено. Все равно от меня уже никакого толку. Был я когда-то нужен.

- Ты нам всегда будешь нужен, - мягко сказал Джошуа. - Без тебя нам не справиться.

Но Дженкинс продолжал, словно и не слышал его:

- Мне надо рассказать вам про Вебстеров. Надо вам объяснить. Чтобы вы поняли.

- Я постараюсь понять, - ответил Джошуа.

- Вы, псы, называете их вебстерами - это ничего. Называйте как хотите, лишь бы вы знали, кто они такие.

- Иногда ты называешь их людьми, а иногда называешь вебстерами, - заметил Джошуа. - Не понимаю.

- Они были люди, и они правили Землей. И среди них был один род по фамилии Вебстер. Вот эти самые Вебстеры и сделали для вас такое замечательное дело.

- Какое замечательное дело!

Дженкинс крутнулся вместе с креслом и остановил его.

- Я стал забывчивым, - пробурчал он. - Все забываю. Чуть что, сбиваюсь.

- Ты говорил о каком-то замечательном деле, которое сделали для нас вебстеры.

- Что? Ах, да. Вот именно. Вы должны присматривать за ними. Главное - присматривать.

Он медленно раскачивался в кресле, а мозг его захлестнули мысли, перемежаемые скрипом качалки.

Чуть не сорвалось с языка, говорил он себе. Чуть не погубил мечту…

Но я вовремя вспомнил. Да, Джон Вебстер, я вовремя спохватился. Я сдержал слово, Джон Вебстер.

Я не сказал Джошуа, что псы когда-то были у людей домашними животными, что обязаны людям своим сегодняшним положением. Ни к чему им об этом знать. Пусть держат голову высоко. Пусть продолжают свою работу. Старые родовые предания забыты, и не надо извлекать их из забвения.

А как хотелось бы рассказать им. Видит бог, хотелось бы рассказать. Предупредить их, чего надо остерегаться. Рассказать им, как мы искореняли старые представления у дикарей, которых привезли сюда из Европы. Как отучали их от того, к чему они привыкли. Как стирали в их мозгу понятие об оружии, как учили их миру и любви.

И как мы должны быть начеку, чтобы не прозевать тот день, когда они примутся за старое, когда возродиться старый человеческий образ мыслей.

- Но ты же сказал… - не унимался Джошуа.

Дженкинс сделал отрицательный жест.

- Пустяки, не обращай внимания, Джошуа. Мало ли что плетет старый робот. У меня иной раз все путается в мозгу, и я начинаю заговариваться. Слишком много о прошлом думаю, а ведь ты сам говоришь, что прошлого нет.