Город ангелов

– В общем, идёшь рядом, чтобы я тебя видел. Ясно?

– Так бы сразу и сказал.

– Хорошо. По моей команде…

– План! Какой дальнейший план? Поделись…

О, мой бог! За полминуты спустила на грешную землю.

– Скоро увидишь…

– Сейчас! Давай сейчас, – вонзает свои когти в мою руку.

Я смотрю ей в глаза и не вижу ни жалости, ни сострадания, а только здравый интерес, озабоченность. И белое лицо… невинное лицо в тени. Это взъерошенная чёлка, кривовато надетая шапочка, спущенная к затылку… – это всё создаёт вид несмышлёного дитя, как отвлекающая маска, за которой прячется безжалостный человек. Но следом добавляет. – В тебе столько дыр… Если ещё раз попадёт куда-то в грудь, – я не спасу. Мне же надо будет куда-то убегать…

– Пересекаем «Бойд-стрит», ныряем в торговые ряды, обходим площадки с паркингом, переходим «Четвертую Восточную», и сразу прячемся между двумя зданиями, расположенные впритык друг к другу. Проходим, и выходим на «Пятую Восточную», где на перекрёстке движемся по «Уолл-стрит»… Довольна? – спрашиваю сердито.

– Ага. А дальше… Дальше-то что?

– За мной! – я игнорирую её, и продвигаюсь в направлении улицы, через открытые кованные ворота. Девушка не кричит, но следует за мной.

Я иду, пытаясь выглядеть бодрым, держаться простаком, кто пересекает улицу в неустановленном месте. Для этого района такое поведение – в порядке вещей. Да и вообще, – движение слабое, улицы тонкие, народу не так много, что даёт мне повод для лишнего беспокойства. Но, ничего, мне бы добраться до угла… Мне бы нырнуть в ту громкую толпу, скрывающаяся от солнца под куполами сине-зелёных шатров, и раствориться в бездонном океане городского общества.

Почему говорю о себе? Она мне нужна. Я нуждаюсь в её присутствии рядом, не меньше того солнца, что освещает моё побитое лицо; её запах волос мне нужен как воздух, без которого и минуты продержаться не смогу. Её эгоизм заразен. А всё потому, что я устал… За полдня беготни, я выдохся и нуждаюсь в такой же подзарядке, как и мой электромобиль, который разбил… Кстати, как он там? Скучаю по нему.

На полпути я поворачиваюсь, чтобы подхватить её за руку. Глупая привычка раздувать свои щеки… Бабская идея пыжиться и фыркать, когда тебя не слышат и видят только себя! Одной – беру за руку, а другой снимаю с предохранителя пистолет, и в кармане ворочаю, через кофту направляя дуло. Она меня понимает, и свой недавний вздор бросает вон, сжимая мою ладонь. Вот и хорошо.

Мы переходим улицу, и я предвкушаю, как мы трёмся друг о друга в тесной толпе, состоящая из расового набора, разноцветной солянки популяции планеты Земля: особей мужского пола с небритыми рожами, и толстыми задницами чернокожих мамаш, что выперлись на улицы города дабы прошвырнуться по торговым рядам в поисках острой приправы или нового мячика для своих спиногрызов детей.

Но, вот хрень! Не успел я вздохнуть спокойно, как следом за нами ныряет ещё один. Но выглядит совсем иначе, и отличается от тех, которых успел усмирить. Имеет незабвенное арабское лицо, с крючковатым носом и смуглой кожей, а чёрные волосы прям аж лоснятся под солнечными лучами. В ухе наушник с телефона, в кармане выпирает дуло, а на шее мелькает какая-то чёрная клякса, – естественно, безобидная «птичка».

Нет, это точно не паранойя и расовая чистота этой конторе не присуща… Эти отточенные движения, чёткая координация, набитые шишки на костяшках рук и сосредоточенный взгляд хищника на жертве… – меня по новой бросает в дрожь от того, что дело не закрыто, преследование не окончено, охота «птичек» на волков не завершена. Звучит банально, да? Но мне не до смеха и нутром своим избитым чую, что контора эта, отнюдь, не бандитская; мотивы их не такие уж и просты, и не питаются ненавистью к однополым отношениям, трансгендерам и тем, кто играет яркие роли на парадах, в костюмах павлина.

Тут есть что-то сильное, мощное, преследующее иные цели.

Девушка идёт следом за мной, не оглядываясь, а я прорываюсь сквозь толпы полусонных зевак, остановившиеся поглазеть на новую нарядную вещицу. Смотрю боковым зрением, и стараюсь виду не подавать, что засёк преследователя; изображаю невинную жертву, что рьяно хочет жить. Я это делаю нарочно, чтобы зверя не спугнуть… Чтобы «птичка» наша не упорхнула, и не унесла на своих крыльях очередной сюжет. Есть две вещи, которые к этому подстегнули: я до смерти устал бегать, как заяц, прятаться за новыми углами, и отстреливаться, с испуганными глазами. Патроны не жалею, да и совесть моя чиста – тот, кто желает нам смерти, не удостоен возможности смотреть мне в глаза.