Город Антонеску. Книга 2

Профессора Срибнера жалко, но у него нет денег! Чтобы спасти его, нужно хотя бы устроить его на койке в качестве больного! Но и за это ему придется заплатить!»

Да, и за ЭТО нужно было платить.

За койку в госпитале платили золотом, причем не только больные, но и здоровые.

В чем здесь секрет?

Ну, люди больные, ладно. Но почему здоровые?

Почему здоровые готовы были платить за возможность валяться на госпитальной койке в вонючей палате рядом с тифозными больными?

Ответ прост: пребывание в госпитале давало отсрочку от депортации.

Председатель Еврейского комитета Подкаминский, как видно, за большие деньги и с помощью того же «куратора», добился обещания, что комитет и находящийся в его ведении госпиталь будут депортированы в Березовку в последнюю очередь.

Ну вот, теперь этот момент настал.

О том, что отсрочка закончилась, Еврейскому комитету объявил прибывший в госпиталь комендант.

Как вспоминает Каплер, все члены комитета были потрясены, а председатель Подкаминский обратился к коменданту с вопросом: «Можно ли будет в Березовке или там, куда нас приведут, снова открыть Еврейский комитет и госпиталь для больных?»

Вопрос рассмешил коменданта до слез, и он не сразу сумел подобрать слова для ответа.

«Вы можете, – сказал он, прыская. – Вы можете… открыть там… дом… дом для умалишенных! Их будет у вас там достаточно!»

С таким добрым напутствием колонна врачей в сопровождении повозок с тифозными больными двинулась на станцию Одесса-Сортировочная. Путь предстоял им тяжелый и долгий.

Но вдруг, неожиданно, у общежития Водного института колонну остановили и, сняв с повозок больных, начали втаскивать их в помещение. Как оказалось, тифозных оставляли здесь, на третьем этаже общежития, и с ними, на удивление, оставалось еще несколько человек: председатель комитета Подкаминский, доктор Петрушкин и даже некоторые члены комитета с семьями.

Каплер с горечью вспоминает об этой не очень красивой истории: «Я вошел в комнату, где они устроились, и сказал, что все возмущены тем, что они спасают свои шкуры за счет общего золота. Все понимали, что только благодаря взяткам их оставили…

Подкаминский, прощаясь со мной, заплакал, просил передать всем, что он честен и что ни одна копейка не прилипла к его пальцам.

«Пусть отсохнут руки тех, кто воспользовался деньгами комитета для себя лично!» – вскричал он патетически и предложил казначею комитета выдать мне… пять марок, как помощь на дорогу. Я эту «помощь» не взял…»

Мы воздержимся от комментариев.

Не судите, да не судимы будете!

Скажем только, что всех членов Еврейского комитета, оставшихся в тот день общежитии Водного института, ждала ужасная судьба.

Но что собой представляло это общежитие?

Почему именно сюда были переведены тифозные больные из госпиталя доктора Петрушкина?

Дело в том, что здесь, в общежитии, на третьем этаже, помещался еще один госпиталь для евреев.

Если вы помните, в свое время в помещении Медицинского института, на Херсонской, работал еще один Еврейский комитет, членом которого была доктор Фредерика Сушон. Оба эти комитета – тот, на Ольгиевской, и этот, на Херсонской, – действовали одинаково: составляли списки оставшихся в живых евреев, собирали еврейские ценности, давали взятки властям за какие-то мифические поблажки. И оба, видимо, были предупреждены о готовящемся угоне евреев в гетто.

Так что доктор Сушон, как и председатель Подкаминский, прибыла на Слободку еще до выхода приказа № 7 и смогла занять общежитие Водного института – вполне приличное трехэтажное здание, состоящее из множества небольших комнат. Удобно было и то, что общежитие было окружено забором, отделявшим его, в какой-то мере, от ужасов Слободки.

В одной из комнат на третьем этаже Фредерика поместила свою семью – двоих сыновей и престарелую тетку, а в остальных, и тут надо отдать должное ее организаторским способностям, устроила госпиталь. Будем называть этот госпиталь, в отличие от госпиталя доктора Петрушкина, госпиталем доктора Сушон[11].