Город Антонеску. Книга 2

Вслед за маршалом – «милый друг» Михай.

Он немного «уменьшился» в размерах, но, как всегда, затянут в светлый нарядный пиджак, и шляпа, элегантная светлая, в тон пиджаку, шляпа тоже присутствует.

Что-то странное с этими шляпами – ну зачем, скажите на милость, тащить эти шляпы на казнь?

Третьим идет Алексяну.

Вот он изменился до неузнаваемости – похудел, полысел, костюмчик дешевенький, шляпы нет. Не захотела, видно, разводка его, Меланья, «экипировать» бывшего мужа в последний путь.

Замыкает шествие генерал Пики Василиу.

В гражданском костюме главный жандарм, на совести которого сотни тысяч человеческих жизней, панически боится своей собственной смерти. Он даже специально надел на шею шарф, чтобы в последнюю минуту завязать им глаза и не видеть нацеленных ружей расстрельной команды.

Идут…

А в «Долине персиков» все, как положено – начальник охраны тюрьмы, полковник Приставу, представитель Народного Трибунала, журналисты, фотографы, кинооператоры, адвокат, врач и… расстрельная команда.

18:03…

Преступники у расстрельных столбов, и каждый из них по-своему готовится к смерти.

Михай ощутимо нервничает, оглядывается вокруг – ищет куда бы пристроить шляпу и наконец, изогнувшись, аккуратно бросает ее на траву.

Алексяну, в отличие от Михая, уже в «отключке» – ему-то, правда, и беспокоиться не о чем – у него же нет шляпы.

А вот генерал Василиу, вопреки всякой логике, все еще на что-то надеется. Кричит о своей невиновности, молит не стрелять, молит Бога спасти его и наконец, отчаявшись, просит привязать к столбу и завязать глаза.

И только один из всех, Ион Антонеску, которого всегда считали трусом, ведет себя, как настоящий мужчина. Он один адекватен и в полном сознании проживает последние минуты своей жизни.

Требует, чтобы ему не завязывали глаза, кричит, что хочет «посмотреть своей смерти в лицо». Требует заменить жандармов расстрельной команды солдатами, кричит, что «не смеют жандармы стрелять в генерала».

18:06…

Прокурор Петреску зачитывает приговор.

Антонеску поднимает вверх руку со шляпой, кричит: «Канальи!»

Раздается команда: «Огонь!»

18:10…

Тюремный врач, толстяк Ионеску, подбегает к упавшим, чтобы удостовериться в их смерти. Вот он подскочил к Антонеску, поднял с земли его черную шляпу и, не выпуская ее из рук, склонился над маршалом и… и тотчас отпрянул.

Тюремный врач испугался – глаза Антонеску были открыты, и окровавленный рот прохрипел: «Я жив! Стреляйте еще раз!»

18:15…

Все кончено…

Заходящее солнце последним своим багряным лучом осветило «Долину персиков» и как будто забрызгало кровью четыре трупа, проливших так много невинной крови.

Трупы эти теперь сожгут, а оставшийся от них пепел развеют.

Антонеску недаром сказал тогда на Процессе, что от него не останется даже пепла.

Он тогда уже это знал.

Знал, что пепел его развеют, не дадут и последней милости – успокоения в земле.

Знал и то, что город его, «Город Антонеску», который в мечтах его должен был вечно славить его звучное имя, провалился в тартарары.

«Город Антонеску» просуществовал всего два с половиной года, но нам это показалось вечностью, потому что каждый день из этих двух с половиной лет, каждый час и каждую минуту над нашими детскими головами витала смерть.

«Город Антонеску» – странное виртуальное чудовище…

Вы нигде не найдете декрета о переименовании Одессы в «Город Антонеску».

Но и без этого официального переименования наш город в течение двух с половиной лет не был, не мог быть Одессой.

Это был совершенно другой город.

У этого города были хмельные глаза, кривящийся в скабрезной улыбке рот и липкие алчные пальцы рук.

В этом городе люди служили чужим богам, пели чужие песни и жили в домах, хозяева которых были выброшены из окон на синие базальтовые плитки тротуаров.

В этом городе люди спали на чужих пуховых подушках, сохранявших тепло ушедших поутру «на регистрацию» на Дальник.

В этом городе женщины носили на пальцах чужие обручальные кольца.

В этом городе дети играли в чужие игрушки.

В этом городе улицы и бульвары были залиты кровью, деревья белой акации испоганены повешенными, а души людей исковерканы.

В этом городе были расстреляны, повешены и сожжены живыми более 155 тысяч евреев, взрослых и детей, и только чудом мы, двое еврейских детей, Ролли и Янкале, остались в живых.

«Город Антонеску» провалился в тартарары, но люди должны о нем знать и помнить, потому что не помнящие своего прошлого осуждены на то, чтобы его повторить.

«Тот, кто не помнит своего прошлого,

осужден на то, чтобы его повторить…»

Американский философ, Джордж де Сантаяна, 1950