Город без солнца (СИ)

А я опоздала. Слишком поздно вспомнила о женщине и упустила единственную возможность обзавестись союзником.

Выйдя на улицу, судорожно вздохнула и прижалась к холодной каменной стене. Туман снова был здесь. Сколько можно? Я уже ненавижу эту противную белую хмарь. И город этот не ненавижу, и тех, кто ворует чужую память.

В глазах защипало. Что, если проснусь однажды утром и забуду о том, кто я есть? Буду честно считать себя коренной жительницей Гленмара и с дурацкой улыбкой утверждать, что лучше места нет на всей Земле? Что, если для этого не надо даже смотреть в глаза мэру? Может быть это туман выпивает чувства и мысли? Может быть каждое его прикосновение делает меня чуточку дальше от себя настоящей?

Крепко, до боли в веках зажмурилась, а потом резко распахнула глаза и невидяще уставилась на туман. Ужас, густой ледяной ужас разрастался внутри. Потому что в эту самую минуту я поняла, что в голове у меня пусто. Не могу вспомнить ни лиц родителей, ни Лиз, ни квартиру, в которой мы с Эриком жили. Ничего. Только беззвучная серая пустота на месте когда-то ярких воспоминаний. И в этой пустоте пока еще виднелся образ любимого мужчины, но скоро и он мог раствориться под ее жадными прикосновениями.

— Нет, — неверяще зашептала я. — Нет-нет-нет.

Как я могла этого не заметить? Как я могла такое допустить? Впустить эту отраву в свою душу и позволить украдкой выпить то, что было мне так дорого? Глупая, глупая Вивиан, считала себя самой умной, а в итоге попалась, как кролик в силок.

Я стиснула пальцами виски и со стоном села прямо у стены, будто пытаясь прирасти к ней. Ее холодный шершавый камень был единственным, что связывало с реальностью. А туман наползал со всех сторон, клубился в странном танце, прикасался, оставляя влажные следы на щеках. Или это мои слезы?

— Мамочка, — проскулила я дрожащим голосом, — что мне делать?

Я должна вспомнить, должна. Пока есть, за что ухватиться, пока хоть что-то осталось в голове.

Спасительная мысль поразила как удар тока. Телефон! В доме на Ивовой улице остался телефон. А там есть фотографии моих родных. Нужно только до них добраться.

Я решительно поднялась на ноги. Плевать на туман. Не позволю ему меня задержать. Как сомнамбула, пошла налево, до полицейского участка. Приходится постоянно касаться стен домов, чтобы не потерять ориентир. Потом широкая площадь, больше похожая на бескрайнее туманное море. Где-то там, в молочно-белой пелене звучит знакомый мужской голос. Будто Эрик зовет меня. И так хочется сорваться и броситься к нему. Но нельзя. Может быть это тоже чужие чары, призванные запутать меня, заставить бродить здесь всю оставшуюся жизнь.

Силуэт местной церкви, высокий и темный, как утес, возник передо мной неожиданно. Уцепилась пальцами за холодную ограду. Руки скользнули по осевшим на ней каплям воды, но я упрямо перелезла и пошла по кладбищу, глядя под ноги. Могильные камни то тут, то там, выныривали из тумана. Но здесь совсем не страшно. Мертвые не причинят вреда.

Наконец, дорожка и знакомая калитка, что ведет в мой сад. Добралась. Задняя дверь громко хлопнула, отрезая меня от улицы, от удушливого тумана и от самого города. Я раньше этого не замечала, но именно сейчас ощутила особенно остро, что этот дом уже стал моим. Пропитался моим запахом, наполнился моим присутствием. И в нем разом стало легче дышать, легче видеть, легче чувствовать. Даже замерзшие пальцы стали быстро отогреваться.

Вытерла влажный лоб и бросилась по лестнице в спальню, где на тумбочке лежал телефон. Бесполезный, не видящий сеть, все так же показывающий дату четырнадцатое мая, сейчас он был единственным моим спасением. Но, как только я взяла его в руки, экран мигнул и резко погас.

— Нет, только не это, — воскликнула я, лихорадочно нажимая на кнопки.

Но это не помогло. Ничего не помогло. Телефон не работал.

От отчаяния я чуть не завыла. Что мне теперь делать? У меня не осталось даже фотографий.

Не осталось фотографий… Ну уж нет, я так просто не сдамся. Ведь у меня есть мои карандаши.

Я схватила альбом и любимый набор и села прямо на холодный пол. Но это меня сейчас не волновало. Я рисовала. Будто находясь в каком-то странном трансе, лихорадочно наносила цветные линии на бумагу. Где-то подробными рисунками, где-то — всего лишь набросками. Но отображала на ней свою память. Образы приходили в голову сами собой, и я торопилась закрепить их, ужасно страшась не успеть.