Город Бездны

Я протиснулся сквозь толпу, окружающую резервуар… На самом деле протискиваться не пришлось. Люди первыми уступали дорогу, стараясь не встречаться со мной взглядом, – с той же презрительной гримасой, которую я заметил на лице миксмастера. Мило, нечего сказать.

– Это Мафусаил, – проговорила Шантерель, присоединяясь ко мне у зеленовато-матового стекла. – Очень большая и очень старая рыба. Можно сказать, самая старая.

– Сколько ему лет?

– Этого не знает никто. Думаю, он родился еще до прибытия американо. Следовательно, Мафусаил один из старейших организмов на планете, древнее только некоторые культуры бактерий.

Огромный, почти бесформенный и чудовищно старый парчовый карп, заполнявший собой резервуар, напоминал греющегося на солнышке ламантина. Он пялился на нас одним глазом, похожим на плоскую тарелку, и в этом взоре не отражалось ни малейшей мысли – мы словно смотрели в чуть замутненное зеркало. Глазное яблоко было усеяно беловатыми катарактами, похожими на архипелаг в свинцово-сером море. Раздутую тушу покрывала блеклая, почти бесцветная чешуя, не таящая омерзительных выпуклостей и впадин на больной плоти Мафусаила. Жабры открывались и закрывались так медленно, что казалось, будто жизненные силы теплятся в нем лишь благодаря подводным течениям резервуара.

– Почему Мафусаил не умер, как другие парчовые карпы?

– Если не ошибаюсь, ему делали пересадку сердца – по-моему, даже не один раз. Не исключено, что вживили искусственное сердце. Так или иначе, оно практически бездействует. Я слышала, что вода в бассейне очень холодная, почти на грани замерзания. Ему вводят какое-то вещество, чтобы не застаивалась кровь. Обмен веществ почти не происходит… – Шантерель прикоснулась к стеклу, оставив на обледеневшей поверхности отпечатки пальцев. – Впрочем, это не мешает ему быть чем-то вроде объекта поклонения. Особенно для стариков. Они верят, что общение с ним – хотя бы прикосновение к стеклу – обеспечивает им долголетие.

– А вы, Шантерель, верите?

Она кивнула:

– Когда-то и я в это верила, Таннер. Но это, как и все остальное, было лишь этапом взросления.

Я снова поглядел в зеркальный глаз рыбины. Чего только не довелось повидать за все эти годы Мафусаилу! Интересно, отложилось ли хоть что-то в мозгу, если, конечно, эта раздутая тварь еще не впала в старческий маразм. Где-то я читал, что у парчовых карпов исключительно короткая память. Они способны запоминать лишь на три-четыре секунды, не дольше.

Но мне уже надоели эти бессмысленные глаза почтенного и почти бессмертного парчового карпа. Мой взгляд скользнул вниз, по изгибу отвисшей челюсти Мафусаила – туда, где в бутылочно-зеленом колеблющемся полумраке маячили лица людей, толпящихся по ту сторону стеклянного резервуара.

И я увидел Рейвича.

Это было невозможно, но он стоял почти напротив меня – он, и никто иной. Его лицо было безмятежно-спокойным, словно он медитировал на висящее между нами древнее существо. В этот момент Мафусаил шевельнул плавником – шевельнул до бесконечности лениво, – и вода колыхнулась, смазывая картину. С минуту я пытался себя обмануть. Сейчас рябь успокоится, и я увижу физиономию местного бездельника, которому в силу сходности генотипа досталась та же стерильная аристократическая красота.

Но вода успокоилась, и я снова увидел Рейвича.

А он меня – нет. Хотя мы стояли друг против друга, его взгляд еще не встретился с моим. Отвернувшись, но продолжая наблюдать за ним боковым зрением, я сунул руку в карман, где должен был лежать мой пистолет с ледяными пулями, и едва не вздрогнул, обнаружив, что он на месте.

Я щелкнул рычажком предохранителя.

Рейвич стоял на месте, никак не реагируя.

Он был совсем близко. Что бы я ни говорил Шантерели, мне ничего не стоит угостить его пулей, не вынимая пистолета из сюртука. Если выпущу два заряда, то смогу точно определить поправку на искажение, создаваемое двумя листами бронированного стекла и толщей воды, и третий выстрел будет точен. Но обладает ли ледяная пуля достаточной начальной скоростью, чтобы пробить эту преграду? Трудно сказать. Пожалуй, задача носила чисто теоретический характер. Проблема состояла в другом. Если выстрелить под тем углом, с какого можно попасть в Рейвича, пуля встретит живое препятствие.

Я могу просто-напросто убить Мафусаила…

…Или не могу?

Разумеется, могу. Проблема лишь в том, чтобы нажать на курок и прекратить жалкое существование гигантской твари. Слишком просто, чтобы считать это злодеянием. Не более гнусное дело, чем, скажем, уничтожение знаменитого произведения искусства.

Слепая серебряная чаша – глаз Мафусаила – снова приковала мой взгляд. Я не смог нажать на курок и невольно чертыхнулся.

– В чем дело? – Шантерель почти загородила мне обзор, едва я отступил на шаг от стеклянной стены.

Нас вновь окружала толпа, и люди вытягивали шеи, чтобы разглядеть легендарную рыбу.

– Я кое-кого увидел. На той стороне бассейна.

Пистолет уже показался из кармана. Сейчас любой зевака мог разгадать мое намерение.

– Таннер, вы что, ненормальный?