— Да, — взгляд Атена скользнул по рабыням, коснулся огня, а затем остановился на лекаре. — Ты прав. Вождь должен быть беспощаден. И к себе, и к тем, кого он любит. Иначе все будут обречены, — он подошел к костру, вздохнув, опустился на лавку рядом с женщинами. — Простите меня. Мне не дано вам помочь… Я знал, что это так, когда говорил те слова. Однако поверьте: в них не было лжи.
— Мы знаем, хозяин, — робко улыбнувшись, проговорила Фейр. Женщина успела смыть кровь с лица. Сумрак сделал невидимым синяки. Лишь распухшая губа, мешая говорить, напоминала о случившемся. И, все же, открытый, грустный взгляд рабыни не нес в себе упрека: — Это ты прости меня. Моя слепая настойчивость чуть было не низвергла всех нас в ужасную бездну.
— Всему виной этот город… — прошептал Атен.
— Да, — кивнула женщина. — Что же до твоих слов, — продолжала она, — знай: верный раб только и мечтает хоть раз услышать их, узнать, что в нем видят человека, а не бездушную тварь, — Фейр вновь улыбнулась, и не важно, что в ее улыбке была одна грусти.
— Теперь мне не так страшно, — Рамир прижалась к ней, словно маленький ребенок к матери. — Ведь я знаю: если у вас будет возможность, вы не оставите меня. Если ж нет… — она на миг умолкла, прикусив губу, вздохнула, продолжая: — Что же, значит, так должно быть. Я подчинюсь воле богов, надеясь, что Они оценят мою верность.
На какое-то время у костра воцарилась тишина.
Хозяин каравана заметил, как Шамаш, постояв какое-то время в стороне, сел рядом.
Лекарь поспешно подошел к Нему:
— Разреши я перевяжу Твою руку.
— Это ни к чему, — он раскатал рукава, спеша скрыть рубец.
— И все же… — продолжал настаивать Лигрен и Шамаш, видя, что в глазах повернувшегося к ним Атена начало пробуждаться беспокойство, кивнул. Он протянул руку лекарю, сам же повернулся к рабыням.
— Почему вы здесь, а не в повозке?
— Другие женщины уже легли спать, — тихо заговорила Фейр, не сводя с Шамаша полного благоговейного трепета взгляда. — Господин, Ты сказал, что придешь. Мы надеялись: Ты захочешь поговорить с нами…Лигрен упросил дозорных разрешить нам побыть пока здесь, у костра.
— Ты о чем-то хочешь меня пропросить? — спросил он Рамир.
— Нет, — качнула головой девушка. — Я знаю, что не вправе… Спасибо Тебе.
— За что ты благодаришь меня? — он глядел на нее, не скрывая сочувствия. — Ведь я ничего для тебя не сделал.
— Ты пришел. Ты видишь во мне человека. Ты показал мне прекрасную землю, уготованную благим душам. Ты исцелил меня от мыслей о смерти. Я больше не боюсь умереть, ведь я знаю, что меня ждет потом, в награду за пройденные испытания.
— Твоя душа достойна того, о чем она мечтает, — его улыбка стала теплой и лучистой, глаза засверкали, словно звезды в ночи. — Верь. И по вере твоей ты будешь вознаграждена…
— Господин, — ее губы дрогнули, — могу ли я спросить?
— Конечно, девочка. Все, о чем угодно.
— Моя судьба… Ты ведь видишь ее. Скажи: я умру в этом городе?
— Нет, — колдун смотрел ей в глаза. Его голос стал тихим, нашептывающим, словно ветер, который проникал в самое сердце, душу. — Это случится за тысячи шагов и дней отсюда. Тебе предстоит испытать еще много светлого: любовь, надежду, веру и мечту. Боги дадут тебе узнать счастье при жизни, чтобы подготовить к тому, что ожидает после смерти.
— Спасибо Тебе, господин! — ее душа успокоилась. Сомнения улеглись, словно снег в час, когда утихают ветра. — Теперь я готова на любые испытания!
— Дорогая моя, — Фейр не спускала с нее глаз, удивляясь смелости девушки, радуясь, может быть, даже большее ее, известию о том, что на этот раз никто не разлучит ее с той, ради которой она жила все эти годы, растя, как родную кровинку, — как бы мне хотелось пройти через все это вместе с тобой!
— Ничего, ничего, — теперь ее душа была достаточно сильна, чтобы поддерживать и других, — ты же слышала: я вернусь к тебе… мама, — она впервые назвала Фейр так, понимая, что это краткое слово сделает женщину счастливой, давая и ее сердцу тот свет и тепло, которые будут так необходимы в этих душных городских стенах.
— Рамир, — голос Шамаша заставил их обеих оторвать счастливые взгляды друг от друга, повернувшись к нему. — В сложившихся обстоятельствах я не много могу для тебя сделать…
— Не надо, ничего не надо! Со мной все будет хорошо, правда!
— Конечно, девочка. И все же… Так будет лучше для всех нас. Если ты, конечно, согласишься.
— Да! Ради Тебя я готова на все!
— У тебя светлая душа. Я не хочу, чтобы хозяин города искалечил ее. Тело — только оболочка. Красивое или уродливое — не так уж и важно. Раны, нанесенные ему, заживают не всегда быстро, но рано или поздно это происходит. Душа же может мучиться болью давно минувших дней вечно… Мне дано оставить твою душу здесь. В город уйдет лишь тело.
— Но… — сидевшие у костра переглянулись. Они никогда не слышали ни о чем подобном. Конечно, бог всемогущ, но в легендах даже Он не совершал ничего подобного.
— Я не нарушаю данного слова, ибо душа не принадлежит земле, и уж тем более тому, который использует ее как камни на пути к своему мертвому бессмертию.