Город богов

— Но конец вечности… Нет! — отметая прочь все сомнения, вскричал Он. — Ты ответишь за свою дерзость! Ты дурачишь меня, мальчишка, в надежде этими старыми сказками на лишний миг отсрочить неотвратимое! Не забывай: мне открыты не только твои слова, но и мысли, когда я — небожитель! Твои глаза… Я вижу в них отражение того, кого ты почитаешь Шамашем. Жалкий самозванец! Парочка мелких фокусов и море фантазии — вот и все, что ему дано! — он рассмеялся мерзким, низким смехом, дребезжащим, как щеки старухи. — Я покончу с ним быстрее, чем он узнает обо мне, поймет, насколько был глуп, принимая имя моего врага… Нет, — прервал он сам себя, — нет, я не буду торопиться! Я не лишу себя такого удовольствия — не просто убить этого «Шамаша», но сломить его, заставить ползать перед смертью у меня в ногах, умоляя о пощаде, проклиная всех иных богов и поклоняясь мне! Мне! — он вскинул голову вверх в торжестве уже одержанной в мыслях победы. — Воистину, все складывается просто замечательно! Сначала мне поклоняться горожане Керхи и караванщики, а потом весь мир! Люди забудут о других богах! Я стану единственным их господином!…О, как же мне это нравится!… Но, — он вздохнул, — с покорением мира придется чуть-чуть обождать. Сначала мне нужна жертва! Первая в долгой череде!…Займись им, — Нергал указал рукой на Ларса. — А я пока отдохну… Ну, мои дорогие, — он навис над караванщиками, словно черная туча бури над землей, — пора вам узнать истинное наслаждение, — усмешка искривила уста, когда он продолжал: — И, вы же не откажитесь поделиться им с древним, как само мироздание, богом, которому, в отличие от других, ох как редко доводилось испытывать это…! Я буду в опочивальне, Янитрид. Не тревожь меня. Сейчас время удовольствия. Все другое обождет… — и повернувшись спиной к магу, Он медленно, выпрямив спину и откинув назад голову, направился к дверям. Подвластные Его воле воздушные призраки-демоны оплели своими парообразными телами караванщиков и повлекли вслед за господином.

Ларс проводил их взглядом печальных, исполненных сочувствия и боли глаз. Его губы на миг плотно сжались, прежде чем он заговорил, обращаясь к хозяину города:

— Ты хотя бы понимаешь, что сотворил?

— Это спрашивает безусый мальчишка, еще вчера сосавший мамкину титьку? И у кого? У меня, прожившего полтораста лет?! - старик вскинулся, как от удара, его голос был полон гнева, в руке возникла плетка-острохвостка. — Ничего, я научу тебя быть почтительным к старшим!

— Ты привел в мир Губителя! — основной удар пришелся по каменному воину, однако и в ином случае Ларс вряд ли почувствовал бы боль, когда его тело затекло и онемело.

— Да! — тот торжествовал. — Не одному смертному нынешней вечности не удавалось сделать этого! Я войду в историю как величайший из когда-либо рожденных на земле… Нет… Нет! Я не стану историей, ибо мне вечно жить в настоящем, но я сотворю эту историю, напишу ее, переиначу, властвуя над временем! А ты, ты станешь жертвой в основании нового храма, твоя кровь будет первым глотком грядущего рассвета!

— Сначала тебе нужно сломить мою волю!

— Мальчишка! — вокликнул маг, не в силах сдержать рвавшийся наружу смех. — Неужели ты думаешь, что мне будет трудно добиться своего? Поверь, это куда проще, чем ты думаешь. Усмехаешься? Давай, давай! Скоро я сотру с твоих губ эту усмешку навсегда. Посмотрим, сколько ты выдержишь: миг, час, день… Да если даже больше — ты же слышал, господин не ограничил меня во времени.

— Это было до того, как Он узнал о Шамаше!

— Тем хуже для тебя, крыса. Когда я буду сдирать с тебя кожу, ломать кости и тянуть жилы, ты быстро забудешь об упрямстве. Так что, лучше сразу откажись от борьбы, подчинись неминуемому. Тогда твоя смерть будет быстрой и легкой. А там — там тебя все равно ничего не ждет, кроме пустоты.

Глава 10.

— Атен, — уже начало темнеть, когда к хозяину каравана подошла взволнованная Рани, — что-то никак не могу отыскать сына. Ты ему не давал никаких поручений?

— Нет, — качнул головой караванщик, протирая усталые глаза.

День был полон забот. Торговля удалась, однако шла чрезвычайно трудно, отбирая и силы, и время. Он не успевал более ничего делать, не мог ни о чем думать. Даже малышей проведал всего один раз. Губ караванщика коснулась улыбка, стоило ему вспомнить, какими предстали перед ним детишки, которых Шамаш решил занять рисованием: с головы до ног перепачканные разноцветными красками, со сверкавшими от восторга глазами, они все разом повисли на руках хозяина каравана, стремясь скорее показать свои рисунки.

— Мне как-то неспокойно, — взволнованный, с трудом сдерживаемый, чтобы не сорваться в крик, голос женщины заставил его вернуться в настоящее, стер улыбку, сменив ее мрачной настороженностью. — Я не видела его с завтрака, а уже время ужина.