— Шара, — шепчет Сигруд. У него пересохло во рту. Он смотрит на Мальвину и сглатывает. — Как это могло случиться? Как… как она сумела выжить?
И тут Шара шевелится, делает долгий, медленный, сбивчивый вдох. Говорит каркающим голосом:
— Никак. — Она открывает глаза и моргает от света, что льется из окон. — Я не выжила. Я, видишь ли, мертва.
12. Посол
Сигруд не сводит с нее взгляда. Он просто не может осознать, что это происходит на самом деле. Ее смерть была тем, с чем он жил каждый день на протяжении последнего месяца, с чем просыпался по утрам и засыпал по ночам. И теперь оказалось, что все не так, и то, во что он верил, разлетелось на части, словно одуванчик на ветру…
— Турин… Турин сказала, что видела твой труп, — слабым голосом произносит он.
— Наверное, видела, — говорит Шара — мягко, но с ноткой веселого удивления. Однако голос у нее измученный, словно у больной, которая с трудом терпит посетителей у своей постели.
— В Галадеше тебе устроили грандиозные похороны.
— Да, Мальвина принесла мне газету, — говорит Шара. — Такие милые венки…
— А потом тебя сожгли, — продолжает Сигруд, — и пепел поместили в гробницу.
— Несомненно, — Шара кивает. — Я ничего из этого не оспариваю, Сигруд.
— Тогда… тогда… кого кремировали? Чей пепел в той урне в гробнице?
— Мой, — говорит Шара. Она слабо улыбается, и ее глаза становятся чуть больше. — Только взгляни на себя, Сигруд… батюшки мои. Ты совсем не изменился. Это изумительно, не правда ли?
— Шара, — говорит Сигруд. — Шара, прошу тебя, как… как ты выжила?
Она садится чуть ровнее и устремляет на него спокойный взгляд.
— Сигруд. Послушай меня. Я это уже говорила. Я не выжила. Я умерла. И я… я на самом деле не Шара Комайд. Я не та женщина, которую ты знал.
Сигруд смотрит на Мальвину.
— Так это все-таки фокус, — он тянется к руке Шары — она ее не убирает — и касается. Рука теплая, хотя кожа мягкая и дряблая; рука старой женщины. — Но она кажется такой настоящей…
— Она Шара, — говорит Мальвина. — Но лишь один ее момент.
— Если точнее, тот момент, что наступил сразу же после детонации, — добавляет Шара. Она приоткрывает платье справа. Он видит капли крови на ее ребрах: миниатюрные входные отверстия раневых каналов.
Он опускается на колени, потрясенный.
— Шара… ты ранена.
— Вообще-то я в курсе, — отвечает она.
Он тянет руку к ее ране.
— Позволь мне… Дай я взгляну, мы найдем какие-нибудь бинты, и…
— Нет необходимости. Я так существую уже много недель. — Она смотрит на Мальвину. — Ведь прошло несколько недель, верно?
— Чуть больше месяца после убийства, — отвечает Мальвина. — После твоего последнего пробуждения прошло пять дней.
— Ух ты, — говорит Шара. — Значит, не так уж долго. — Она снова поворачивается к дрейлингу. — Послушай, Сигруд. Сигруд?
Он не может перестать пялиться на рану в ее боку. Он не может понять ничего из происходящего, поэтому продолжает сосредотачиваться на одной вещи, которую мог бы исправить — с очень, очень малой вероятностью.
— Дома есть аптечка, я мог бы… мог бы…
— Сигруд, — мягко говорит Шара. — Пожалуйста, посмотри на меня и соберись.
Он моргает, отрывает взгляд от раны и смотрит ей в глаза.
Она улыбается.
— Вот. Просто послушай. Бомба в Аханастане взорвалась на самом деле, да. И я была прямо рядом с нею, да. Но Мальвина добралась до меня в тот же самый момент. Она не могла спасти меня от взрыва, не могла оградить от повреждений — другими словами, не могла помешать мне умереть. Но когда все случилось, она сумела сохранить мельчайший осколок меня. Она взяла этот осколок и продлила его, далеко превосходя отведенный ему срок. Вот что ты сейчас видишь перед собой. Я не Шара, Сигруд, не настоящая Шара. Я всего лишь момент из ее прошлого, подвешенный здесь, в настоящем, туго натянутый вдоль всех секунд, которые ты проживаешь.
— Ужасное нарушение правил, — говорит Мальвина. — И настоящая заноза в заднице, так трудно это поддерживать.