Город Эйч (СИ)

– Два момента. Во-первых – никто и никогда от нас не уходит. Это же принципы организации, девочка. Мы не Синдикат, но и у нас есть свои принципы. И во-вторых – ты должна нам намного больше. Но я, старый добрый Пако могу пойти тебе навстречу, верно я говорю, Клерк? – его сосед кивнул головой.

– Так вот. – Пако собрал пачки со стола и спрятал их в карманы пиджака: – если ты крошка, хочешь свалить – сваливай. Я тебя особенно прикрывать, конечно, не буду. Но я смогу сказать тем, кто наверху – он задрал голову и кивнул всеми своими подбородками: – что ты умерла где-нибудь в сточной канаве...

– Правда? Спасибо, Пако...

– Но за это тебе крошка придется заплатить... – толстяк хохотнул и расстегнул ремень на брюках. Его сосед изобразил заинтересованность на лице. Она поняла – ее не отпустят. Даже если она сейчас... о чем она думает, ведь она сейчас смотрит и его глазами, а это не просто некрасиво, это безобразно.

– Конечно, Пако. – сказала она, расстегивая молнию на юбке, снизу.

– Иди сюда, крошка... – сказал толстяк. Она шагнула вперед и почти нежно взяв его за голову, резко опустила вниз, выбросив колено навстречу. Удар снес толстяка со стула он рухнул на пол, схватившись за разбитый нос. Но главная опасность не здесь. Главная опасность это Клерк, который вскочил на ноги и потянулся внутрь пиджака, за пистолетом. Но на этой дистанции у него не было шансов. Нож альбасетской работы засеребрился блесной...

Немного погодя она стояла над ними, сжимая в руке наваху и успокаивая дыхание. Она вытерла лезвие и задумалась. Конечно, то, что они лежат здесь, вот так – это некрасиво. Но то, как она полосанула по горлу Клерка, свинчиваясь и уходя с линии огня – это было вполне. Она наклонилась и забрала у толстяка свои деньги, заодно машинально очистив и его бумажник. Но что-то словно толкнуло ее изнутри. Она подумала, разжала руки и бросила деньги в окровавленное лицо Пако. Так будет красивее. А она теперь должна искать красоту. Или делать ее сама. Она вышла наружу и достала сигарету. Подумав, сломала ее и выбросила. Потом достала пачку и тоже отправила в урну. Вместе с зажигалкой. Какая-то белая бумажка выпала из ее кармана, пока она садилась на мотоцикл.

–Две полоски?

–Это значит, что у нас будет ребенок, Миша-Майкл. Черт, до чего же не вовремя.

–Дети не бывают не вовремя. Дети всегда вовремя.

–Но что мне делать теперь?

–Думать о нем. Бросить курить. Уйти от твоего босса. Наслаждаться жизнью. Видеть красивые вещи и слышать красивую музыку, ведь теперь вас двое. Наслаждайся красотой, любимая и у нас будет самый красивый ребенок на свете.

Когда ее мотоцикл выскользнул за город и свернул на проселочную дорогу, она задумалась, а стоило ли перерезать глотку и самому Пако? Потом кивнула – стоило.

Во-первых, этот сукин сын не успокоился бы, пока не нашел ее, а во-вторых это было красиво. Ведь теперь она должна думать о ребенке. О том, чтобы он родился красивым. Она сама не заметила, как слезы потекли по ее лицу...

Миша-Майкл... я отплатила за твою смерть. И дам твоему ребенку жизнь. Что еще тебе от меня надо, чертов ублюдок? Убирайся прочь из моего сердца, не рви меня на части. Или нет – не уходи. Никогда. Просто будь там. И черт с ней, с болью.

Фил

Фил и Честный

В 87-м полицейском участке стояла суматоха. Вообще-то здесь всегда была суматоха, но сегодня не так, как обычно – сегодня здесь предвкушали удачу.

– Анна, ты слышала? Фил видел Гренделя!

– Наконец-то мы прищучим ублюдка!

– Этому сукину сыну слишком долго везло. Я надеюсь, его расстреляют.

– Молодчина, Фил!

– Жаль, что таких, как он нельзя казнить дважды.

– Он и первого раза избежит. Признают психически больным и отправят на лечение.

– Неужели Бог допустить это?

– Не знаю, как Бог, а законы страны...

– Начать с того, что Он допустил его существование.

– Вот поэтому я – атеист. Я верю в Фила!

– Ага, Фил, дай пять!

Полицейские толпились около меня. Трепали по голове, протягивали руки. Большинство из них я хорошо знал, особенно патрульных. Сейчас все они улыбались, много говорили, махали руками. Было в этом воодушевлении, что-то истерическое. В улыбках – напряжение, глубоко в глазах – страх. Отражение того страха, который окутывает город.