Город, где умирают тени

— Маделейн, может статься, это наша с тобой последняя возможность поговорить. Так много всего я хотел рассказать тебе, но не довелось. Несомненно, Время, который придет мне на смену, будет иметь доступ ко всем моим воспоминаниям, однако я сам хочу тебе сказать это, пока я — это я… Я всегда заботился о тебе, Маделейн. Будь ты моей дочерью, я не смог бы любить тебя сильнее. Как бы я хотел… Как жаль, что мы с тобой так мало были вместе.

Он устало откинулся на спинку трона и прикрыл глаза. Мэд несколько раз шмыгнула носом, пытаясь удержать подступившие к глазам слезы. Она ждала, но Время больше не говорил ничего. Его лицо было все изъедено морщинами и напоминало маску мумии, а руки совсем стали похожи на обтянутые сморщенной кожей кости. Мэд позвала его, но Время не отозвался. Дыхание его было редким и пугающе неглубоким. Мэд присела у трона и стала ждать.

— Никогда я не хотела быть твоей дочерью, — прошептала она. — Твоей — да, но не дочерью.

Шин Моррисон вернулся в страну-под-горой с песней на устах и свалившейся с сердца тяжестью. Город понес огромные потери, но выстоял в борьбе с крестоносцами, и ему довелось видеть, как эльфы вновь вышли на войну во всем своем величии. А самое главное — его путеводной звездой стала музыка, как это было всегда до его смерти и появления в Шэдоуз-Фолле. На площади он спел вместе со своими друзьями, и был такой драйв, противостоять которому враги не смогли, и вновь, пусть ненадолго, ожила его легенда.

Моррисон шагал по подземным туннелям, широко улыбаясь и напевая старую песню, и радовался великому дню своей новой жизни.

Туннели были совсем пустынными, и вскоре Шин понял, что лишь его голос звучит в неподвижном воздухе подземелья. Он прервал песню, остановился и прислушался. Шин только сейчас заметил, что шел в бледном световом круге, будто выхваченный лучом слабого прожектора. Моррисон нахмурился и огляделся. Не было даже блуждающих огоньков, которые всегда освещали ему путь. Он отправился дальше, и круг света двинулся следом.

«Странно, — подумал Шин. — Давно пора бы уже встретить первые признаки подземной жизни, какого-нибудь кобольда, например, или свисающих со свода и стен червей».

Но вокруг не было абсолютно ничего. И никого.

Он прибавил шагу.

Моррисон дошел до огромной оскаленной морды Сторожа, сверху донизу перекрывающего туннель. Бледно-серый камень побелел и растрескался, будто годы наконец взяли свое. Страшные челюсти были распахнуты, глаза невидяще смотрели поверх головы Моррисона, и что-то подсказывало барду, что теперь это всего лишь бездушный камень, ничего более. Сторожа больше не было. Шин прошел сквозь челюсти и вдруг рванулся бежать — не от чего-то в туннеле, но из-за жуткой догадки, сжавшей сердце невольным страхом. Он бежал все быстрее и быстрее, словно пытаясь обогнать переполнявшие его сомнения и страхи, и наконец влетел в большую пещеру, в которой был замок Фэйрии.

Пустынный и безмолвный, перед ним простирался двор. Моррисон глубоко вздохнул и вздрогнул от густого запаха тления. Медленно он прошел через высокие железные ворота и снова вздрогнул. Воздух, всегда неприятно жаркий и влажный, сейчас был холодным — холодным, как в могиле. Буйные прежде заросли погибли и гнили, будто процесс разложения начался много недель назад. Скульптуры причудливых существ и эльфийских героев лежали на боку, упав под весом обвивавшего их плюща. Всюду виднелись останки маленьких тел — все, что осталось от животного мира, наполнявшего джунгли. Осторожно Моррисон осмотрел несколько тушек, но так и не понял, что вызвало их смерть.

Он пошел дальше и наткнулся на двух стоявших лицом к лицу эльфов, обвитых завядшими розами, — шипы вонзались в их бесцветную плоть. Глаза эльфов были закрыты, и груди не вздымались — эльфы были мертвы. Моррисон нерешительно тронул одно из тел, и оба эльфа повалились на землю, будто два сухих деревца, укутанных хрустящим саваном мертвых роз. Шин опустился на колени перед ними и вновь не увидел никаких видимых причин смерти. Плоть была холодна и жутковато упруга на ощупь. Моррисон поднялся, тяжело дыша и качая головой и отказываясь верить своим глазам.

Он снова бросился бежать, продираясь сквозь мертвые джунгли. Он кричал о помощи — чтобы хоть кто-то пришел, хоть кто-то ответил ему, но никто не пришел, никто не откликнулся. Голос барда был единственным звуком в зловещей тишине, что его окружала. Годами показались минуты, что Моррисон пересекал двор. Наконец он подбежал к высоким узким воротам дальней стены — они были распахнуты, словно не было больше нужды держать их на запоре.