Город грехов (СИ)

Зак откашлялся, пытаясь тянуть время. Поймал внимательный взгляд Бекки, ее ободряющий кивок. Так старательно держала его на плаву эти дни. Помогала всем, чем могла: от уговоров священника до заказа формы, в которой сейчас лежал покойный. Все распри отступали перед лицом смерти, и радужная девочка по-прежнему излучала собой свет.

— Те, кто его знали лично, сказали бы, что Заккари второй очень непростой человек, — тихо начал Зак, пытаясь представить, что говорит только с ней, а не стоит перед толпой суровых мужчин в черных пиджаках, — У нас были сложные отношения. Много разногласий. Разные взгляды на жизнь. Но я точно знаю, что более волевого и сильного характера никто из вас не встречал. Он показывал мне пример собой — каждый день.

Неприятный укол в центр груди — не получается. Не выходит быть искренним. Что он несет, какой еще пример?! Если только наглядное пособие «Как обращаются со своими детьми садисты». Мотнув головой, Зак решил прекратить этот цирк, пока не слетела с лица маска вселенской скорби:

— Я никогда бы не подумал, что все закончится так, — хоть какая-то правда, он и предположить не мог, что пулю в Зета пустит его бывшая жена, — Нам всем будет его не хватать. И…, — глубокий вдох, прислушиваясь к себе, пытаясь понять, что же не прозвучало… — Прости, папа.

Совсем тихо, ведь знает, что виноват. Что не поехал вместе с ним. Последний порыв отца был защитить его, и сказанные в машине прощальные слова встали звоном в ушах. «Ты же мой сын…». Колючий комок разрастается в груди пониманием, что все, сейчас крышку закроют, и больше не будет грозного Большого Змея — только гнилые кости в земле. Как часто мы говорим что-то, не зная, что это последние слова? Как часто не ценим момент. Как часто принимаем все, словно должное. Прикрывает глаза, всего на мгновение. А открыв, потрясенно смотрит на собравшихся.

Те самые суровые мужчины в черных костюмах встали со своих мест, поднимая вверх руку с символическим жестом — клыки змеи. Так голосовали, принимая какое-то решение. И теперь оно было единогласным и вполне понятным. Самая опасная группировка в городе признала в сыне вождя нового Большого Змея.

***

Народ расходился, покидая продуваемое всеми ветрами кладбище. Зак стоял чуть в стороне от нового пристанища отца, принимая соболезнования уходящих. Для Бекки все его сомнения были буквально написаны на лице: вот он хмурит брови, а вот снова словно застывает, сливаясь цветом кожи с мраморной свежеустановленной плитой. Вздохнув, она сжала свой букет из четырех кремовых роз, которые сорвала утром в саду бабушки. Более подходящих цветов вроде гвоздик не нашлось, уже не сезон. Собравшись с духом, она подошла к могиле, с ледяной дрожью вдоль позвоночника читая фамильное имя на сером камне. Неприятное предчувствие скрутило живот тошнотой, уж слишком похожи имена отца и сына. Сглотнув, Бекки наклонилась и положила свой букет к остальным. Оглянулась на Заккари, но того уже окружили о чем-то негромко переговаривающиеся незнакомые мужчины. Что ж, она подождет.

— Он не любил цветов, — хрипловатый, абсолютно севший и плохо узнаваемый голос за спиной заставил девушку вздрогнуть всем телом. Безжизненный пустой взгляд из-под черной вуали смотрел точно перед собой, не мигая. Ребекка зябко поежилась, чуть посторонившись, чтобы пропустить Лили. Но та не спешила, словно разговаривала сама с собой. Или с заваленной до половины букетами плитой, — Всегда говорил, что красотой нужно любоваться, пока она жива. А срезая цветы, мы их убиваем…

Бекки не нашлась, что ответить. Сам тон голоса Стоун ее пугал. Она была похожа на привидение — словно за три дня из нее вытекли все жизненные силы, руки истончали, а глаза потеряли весь блеск и хитринку. Эта ли женщина так недавно порицала непонимание дочери? Кажется, что нет. Как бы то ни было, она ее мать, и теперь она осталась совершенно одна. И какие бы чувства Лили у нее не вызывала, сейчас ей нужна была поддержка — в этом Бекки была уверена. Прикусив губу, она думала всего мгновение, прежде чем предложить. Несмело, тихо.

— Тебе нужна помощь? Только скажи…

Но Стоун ее будто не слышала. Стоя возле его могилы в плотном черном плаще, она все равно не могла избавиться от холода. Казалось, этот лед в груди теперь будет всегда. Всегда будет пустая половина кровати. Всегда — одна чашка кофе с утра вместо двух. Всегда — никому больше не нужные рубашки и пиджаки в шкафу, пропитанные его одеколоном. Всегда — только тишина, звенящая в ушах.