Город и город

В первый день после бунта, когда я вернулся в офис, ведя за собой еще немного упирающегося Боудена, меня заперли в камере. Но после этого ее дверь уже не запирали. Я провел три дня с Ашилом – после того как его, видимо, отпустили из некоей тайной больницы, в которой лечатся люди Пролома. Каждый день мы с ним ходили по городам – в Проломе. Я учился у него тому, как перемещаться между ними, сначала в одном, потом в другом или в обоих, но не нарочито, как Боуден, а более хитро и скрытно.

– Как он мог так ходить?

– Он долго изучал города, – сказал Ашил. – Возможно, именно чужак действительно может увидеть, как горожане обозначают себя, и выбрать среднюю линию поведения.

– Где он?

Этот вопрос я задавал Ашилу много раз. Он разными способами уклонялся от ответа. На этот раз он ответил, как и раньше:

– У нас есть механизмы. С ним разобрались.

На улице было темно и пасмурно, моросил дождик. Я поднял воротник пальто. Мы находились к западу от реки, у пересеченных рельсов – короткого отрезка, по которому ездили поезда обоих городов, расписания которых обговаривались в отдельных международных договорах.

– Но дело вот в чем: он никогда не проламывался. – Я впервые заговорил об этом вопросе, который меня тревожил. Ашил повернулся, помассировал свою рану. – По какому праву его… Как мы могли его задержать?

Ашил повел нас вокруг раскопок в Бол-Йе-ане. К северу от нас, в Бешеле, и к югу, в Уль-Коме, грохотали поезда. Мы даже близко не подходили к раскопкам, но Ашил, не говоря об этом, вел нас по разным этапам дела.

– Я знаю, что Пролом никому не подчиняется, но… Вы ведь должны отчитываться по всем вашим делам перед Надзорным комитетом. – Ашил поднял бровь. – Я знаю, я знаю, что его репутация подорвана из-за Бурича, но позиция комитета такова, что вина не на нем, а на его отдельных членах. Система сдержек и противовесов между городами и Проломом не изменилась? В их словах есть смысл, так? Поэтому вам нужно будет оправдать задержание Боудена.

– Боуден никому не интересен, – сказал он наконец. – Ни Уль-Коме, ни Бешелю, ни Канаде, ни Орсини. Но да, мы представим им отчет. Возможно, что после того, как он выбросил труп Махалии, он вернулся в Уль-Кому через пролом.

– Ее же выбросил не он, а Йорджевич, – сказал я.

– Может, он сделал это именно так, – продолжал Ашил. – Посмотрим. Может, мы вытолкнем его в Бешель и затащим обратно в Уль-Кому. Если мы говорим, что он проломился, значит, так и есть.

Я посмотрел на него.

Тело Махалии наконец отправилось домой. Ашил сообщил мне об этом в тот день, когда родители похоронили ее.

Компания «Сир энд Кор» не покинула Бешель. Сворачивать свою деятельность после запутанных и жутковатых откровений о делах Бурича значило привлечь к себе ненужное внимание. Названия компании и ее филиала иногда всплывали, но связи были слишком туманные. Официальная позиция состояла в том, что о контактах Бурича, к сожалению, ничего не известно. Были допущены ошибки, и для их предотвращения будут введены в действие защитные механизмы. Ходили слухи о том, что «Кор-Интек» будет выставлена на продажу.

Мы с Ашилом ездили на трамваях, на метро, на автобусах, на такси, мы ходили пешком. Он, словно зашивая рану, вел нас через Бешель и Уль-Кому.

– А как же мой пролом? – спросил я наконец.

Мы оба ждали уже несколько дней. Я не спрашивал «Когда я вернусь домой?». Мы поднялись на фуникулере в верхнюю часть парка, названного в его честь. Она, по крайней мере, находилась в Бешеле.

– Будь у него современная карта Бешеля, вы бы никогда ее не нашли, – сказал Ашил. – Орсини. – Он покачал головой.

– Ты детей в Проломе видел? – спросил он. – Как по-твоему, они могли бы тут рождаться?

– Наверняка они здесь рождаются, – сказал я, но он меня прервал.

– Как они могли бы жить здесь? – Тучи драматично нависли над городом, и я смотрел на них, а не на него, и представлял себе детей, от которых отказались. – Ты ведь знаешь, как я стал частью Пролома, – внезапно сказал он.

– Когда я вернусь домой? – спросил я бессмысленно. Он даже улыбнулся.

– Ты отлично поработал. Теперь ты знаешь, как мы действуем. Другого такого места, как эти города, нигде нет, – сказал он. – Не только мы их разделяем. Это делают все жители Бешеля и все жители Уль-Комы. Каждую минуту, каждый день. Мы – просто последняя линия обороны: большую часть работы делают жители городов. И все получается только потому, что никто не сдается. Вот почему это так важно – не-видеть, не-чувствовать. Нельзя допустить мысль, что это не работает. Поэтому если этого не признавать, то все действует. Но если ты проламываешься, даже если не по своей вине, даже если это чуть дольше, чем на миг… то назад дороги нет.

– Несчастные случаи. Аварии на дорогах, пожары, неумышленные проломы.