Город и город

— Думаете, они проявляют себя именно там?

— Нет, нет, но процесс ликвидации…

— Дродин, ступайте к себе, — сказала Корви. — Мы будем через минуту.

Она кивнула ему на дверь, и он вошёл.

— Что за хрень, босс?

— Какие проблемы?

— Вся эта чушь про Брешь. — Она понизила голос на слове «Брешь». — Что вы делаете?

Я ничего не сказал.

— Я пытаюсь установить здесь рупор власти, и говорить в него буду я, а не Брешь, босс. Мне такого дерьма на горизонте не надо. Откуда, чёрт возьми, вы берёте эту жуткую дрянь?

Не дождавшись ответа, она покачала головой и провела меня в здание.

Фронт солидарности Бещкома не предпринимал особых усилий, чтобы украсить свой офис. Там имелись две комнаты, две с половиной при более точном подсчёте, полные шкафов и полок, забитых папками и книгами. В одном углу участок стены был от всего освобождён и очищен, как видно, для фона, и на него, а также на стоявший там пустой стул была нацелена веб-камера.

— Трансляция, — сказал Дродин. Он видел, куда я смотрю. — По сети.

Он принялся сообщать мне веб-адрес, но я покачал головой.

— Все остальные разбежались, как только я вошла, — сказала Корви.

Дродин сел за свой стол в задней комнате. Там имелись ещё два стула. Он их не предлагал, но мы с Корви всё равно уселись. Стол его покрывал завал из книг, окружавший грязный компьютер. На стене висела крупномасштабная карта Бещеля и Уль-Комы. Чтобы избежать судебного преследования, линии и оттенки разделения там имелись — сплошные районы, альтернативные и заштрихованные, — но линии были демонстративно тонкими, а различия обозначались в оттенках серого. Некоторое время мы сидели, глядя друг на друга.

— Послушайте, — сказал Дродин. — Я знаю… Вы понимаете, я не привык к… Я вам, ребята, не нравлюсь, и это нормально, это понятно.

Мы помалкивали. Он возился с какими-то вещицами на столе.

— И я не стукач.

— Господи, Дродин, — сказала Корви, — если вам требуется отпущение грехов, обратитесь к священнику.

Но он продолжал:

— Это лишь… Если это как-то связано с тем, в чём она участвовала, то вы все будете считать, что это имеет какое-то отношение к нам, может, это даже и связано с нами, но я никому не дам повода ополчаться на нас. Вы понимаете? Понимаете?

— Ладно, хватит, — сказала Корви. — Уймитесь с этим дерьмом.

Она осмотрела комнату.

— Я знаю, вы полагаете себя умным, но если серьёзно, то как много проступков, по-вашему, я вижу прямо сейчас? Ваша карта, для начала, — вы считаете, она выполнена осторожно, но прокурору, отличающемуся особым патриотизмом, не составит труда истолковать её таким образом, чтобы вы остались за решёткой. Что ещё? Хотите, чтобы я пробежалась по вашим книгам? Сколько их здесь из списка запрещённых? Хотите, чтобы я просмотрела ваши документы? На вашем здании мигает неоновая вывеска: «Оскорбление бещельского суверенитета второй степени».

— Как в клубных районах Уль-Комы, — подхватил я. — Неон Уль-Комы. Вам он нравится, Дродин? Предпочитаете его местной разновидности?

— Так что благодарим вас за помощь, господин Дродин, но давайте не будем обманываться относительно того, почему вы это делаете.

— Вы не понимаете, — пробормотал он. — Мне надо защищать своих людей. Там что-то странное. Странная какая-то дрянь происходит.

— Ладно, — сказала Корви. — Что бы ни было. Давайте вашу историю, Дродин.

Она достала фотографию Фуланы и положила перед ним.

— Расскажите моему боссу то, что начали рассказывать мне.

— Да, — сказал он. — Это она.

Мы с Корви подались вперёд. Идеальная синхронность.

— Как её имя? — спросил я.

— Она сказала, что её зовут Бьела Мар. — Дродин пожал плечами. — Это её слова. Понимаю, но что мне добавить?

Это был явный псевдоним, причём элегантно каламбурный. Бьела — бещельское имя, как мужское, так и женское; Мар в качестве фамилии звучит не очень правдоподобно. Вместе их фонемы приблизительно воспроизводят фразу «бье лай маар», дословно «рыбка только для наживки», рыбацкая поговорка со значением «ничего примечательного».

— В этом нет ничего необычного. Многие наши контакты и члены проходят под никами.

— Noms de unification[5], — сказал я. Непонятно было, понял ли он. — Расскажите нам о Бьеле.

Бьела, Фулана, Марья — имена накапливались.

— Она была здесь, не знаю, года три назад? Чуть меньше? С тех пор я её не видел. Она явно была иностранкой.

— Из Уль-Комы?

— Нет. По-иллитански разговаривала хорошо, но не бегло. Владела бещельским и иллитанским — ну, основами. Никогда не слышал, чтобы она говорила на каком-нибудь другом языке — не хотела сообщать, откуда она родом. По акценту я бы сказал, что она американка или, может, англичанка. Не знаю, чем она занималась. Это не… это вроде как грубо — выспрашивать слишком много о людях такого рода деятельности.

— Значит, что, она приходила на заседания? Была организатором?

Корви повернулась ко мне и сказала, не понижая голоса:

— Даже не знаю, что именно делают эти уроды, босс. Даже не знаю, о чём спрашивать.

Дродин наблюдал за ней, унылый, но не более, чем был с тех пор, как мы приехали.