Город и псы

От сладкой шипучки его начало подташнивать. Стоило ли часами заучивать эти пресные страницы, столько же трудов вкладывать в зазубривание кодексов и уставов, сколько в курсы по стратегии, логистике и военной географии? «Порядок и дисциплина составляют правосудие, – кисло улыбаясь, процитировал Гамбоа, – а вы, офицеры, – необходимые инструменты разумного существования коллектива. Порядка и дисциплины можно добиться, приноравливая действительность к законам». Капитан Монтеро вбил им в головы даже преамбулы к уставам. Его прозвали «крючкотвором» за любовь к юридическим формулировкам. «Отличный преподаватель, – подумал Гамбоа, – и образцовый офицер. Так, наверное, и гниет в гарнизоне в Борхе». После академии в Чоррильосе Гамбоа подражал манере держаться капитана Монтеро. Распределили его в Аякучо, где он скоро прославился суровостью. Офицеры дали кличку «прокурор», а солдаты – «лихой». Над его строгим нравом потешались, но он знал, что на деле его уважают, и даже в глубине души им восхищаются. Его рота была самой слаженной, самой дисциплинированной. Ему даже не приходилось наказывать солдат: после надлежащей муштры и пары предупреждений все шло как по маслу. До сих пор насаждать дисциплину ему удавалось так же легко, как соблюдать ее. И он не думал, что в кадетском училище будет сложнее. Но теперь засомневался. Как слепо доверять командованию после случившегося? Вероятно, благоразумнее всего – последовать примеру остальных. Капитан Гарридо, несомненно, прав: уставы нужно толковать своим умом, стараясь в первую голову обезопасить себя, обеспечить будущее себе. Он вспомнил, какой инцидент вышел у него с одним капралом вскоре после перевода в Леонсио Прадо. Нахальный индеец смеялся Гамбоа в лицо, пока тот его отчитывал. Гамбоа отвесил ему пощечину, и капрал процедил: «Кадета вы бы не ударили, господин лейтенант». А ведь не дурак оказался тот капрал.

Он расплатился за колу и вернулся на плац. Утром он написал четыре новых рапорта о краже вопросов к экзаменам, спиртном в казармах, азартных играх и самовольных уходах из училища. Теоретически больше половины кадетов первого взвода должны предстать перед Советом офицеров. Всех следовало сурово наказать, некоторых – отчислить. Рапорты касались только первого взвода. Обыскивать другие казармы бесполезно: у кадетов было полно времени, чтобы уничтожить или перепрятать карты и бутылки. Про другие роты Гамбоа тоже не писал – пусть их офицеры ими занимаются. Капитан Гарридо рассеянно прочел рапорты в его присутствии. И спросил:

– На что вам сдались эти рапорты, Гамбоа?

– На что сдались, господин капитан? Не понял вас.

– Дело закрыто. Меры приняты.

– Закрыто дело кадета Фернандеса, господин капитан. Но прочие дела – нет.

Капитан закатил глаза. Снова взял рапорты, пролистал: его челюсти неутомимо, выразительно пережевывали пустоту.

– Я имею в виду, Гамбоа: к чему бумаги? Вы представили мне устное донесение. Зачем это все писать? Почти весь первый взвод сидит без увольнений. Куда дальше?

– Если соберется Совет офицеров, потребуются письменные рапорты, господин капитан.

– А! – сказал капитан. – Вам все не дает покоя мысль о Совете, как я погляжу. Может, нам весь курс привлечь к ответственности?

– Я пишу только про свою роту, господин капитан. Остальные – не мое дело.

– Ладно, – сказал капитан, – рапорты вы передали. Теперь забудьте и предоставьте дальнейшее мне. Я займусь.

Гамбоа вышел. Он чувствовал себя еще более подавленным, чем в последние дни. Твердо решил больше не иметь дела с этой историей, не проявлять инициативу. «Сегодня вечером не помешало бы мне – подумал он, – как следует надраться». Пошел на проходную и отдал письмо дежурному офицеру. Попросил отправить заказным. На улице, у входа в административный корпус, увидел коменданта Альтуну. Тот подозвал его.

– Приветствую, Гамбоа, – сказал он. – Давайте я с вами пройдусь.

Комендант всегда очень сердечно обращался к Гамбоа, хотя их отношения оставались строго уставными. Они пошли к офицерскому кафе.

– У меня для вас плохие новости, Гамбоа, – комендант шагал, заложив руки за спину. – Сообщаю в частном порядке, по-дружески. Вы ведь понимаете, о чем я?

– Да, господин комендант.

– Майор очень на вас обижен, Гамбоа. Полковник тоже. И их можно понять. Но я не об этом. Советую вам подсуетиться в министерстве. Они попросили вашего немедленного перевода. Боюсь, винтики уже закрутились, времени у вас мало. Ваш козырь – послужной список. Но и знакомства в таких случаях очень кстати, как вы знаете.

«Вряд ли она будет в восторге, если придется переехать из Лимы, – подумал Гамбоа. – В любом случае придется на первое время оставить ее здесь, с семьей. Пока не найду жилье, домработницу».

– Большое спасибо, господин комендант, – сказал он. – Вы, случайно, не знаете, куда меня могут отправить?