Община имела непосредственное отношение не только к акту вручения «книги фуэро», но и к формированию ее содержания. Хотя при составлении свода местного права, как правило, использовались уже существовавшие модели, однако это отнюдь не означало полной идентичности правовых норм, действовавших в разных консехо. В текст всегда вносились коррективы и дополнения (последние нередко издавались в форме привилегий), а их содержание в той или иной мере учитывало позицию общины. В частности, подобное дополнение в форме привилегии было пожаловано Куэльяру в 1256 г. вместе с текстом «Королевского фуэро», и этот пример (при всей специфичности самого процесса «тиражирования» означенного свода в рамках законодательной политики Альфонсо X Мудрого[427]
) отражает тенденцию, сложившуюся задолго до середины XIII в. и сохранявшуюся еще длительное время спустя[428]. Формировавшийся таким образом корпус местных норм признавался всеми субъектами права, в том числе и королевской властью, на что ясно указывают соответствующие отсылки как в куэльярских, так и в сепульведских документах[429].Однако, насколько бы важным ни представлялось сказанное о положении консехо как самостоятельного элемента системы власти, оно не дает права для уверенной констатации факта о его соответствии модели муниципальных учреждений. Более того, некоторые данные наших источников дают серьезные основания для сомнений. Из них явствует, что режим хранения и использования знаков власти консехо контролировался отнюдь не общиной. Этим правом в своих интересах, в том числе сиюминутных, вызванных, например, острой нехваткой средств, пользовался король.
Один из таких примеров дает куэльярская грамота 1306 г. Среди прочего она содержит ответ короля Фернандо IV на жалобу консехо, причиной которой стало произвольное использование знамени и печати общины частным лицом, взявшим их в аренду, что причинило ей «многие тяготы». Отвечая консехо, король предложил передать указанные символы власти «…тому, кому сходом укажете»[430]
. Сомнительно, чтобы это гарантировало от повторения злоупотреблений: ведь подобный порядок существовал и ранее.Не менее показателен и режим хранения и использования еще одного символа власти общины — «книги фуэро». В Сепульведе эти мероприятия вменялись в обязанность не представителю консехо, а должностному лицу короны — королевскому алькальду. Кроме того, текст свода местного права скреплялся печатью не консехо, а короля, что недвусмысленно указывает на реальный источник властных прерогатив на территории общины. Без этой печати «книга фуэро» считалась недействительной, а судопроизводство по ее тексту невозможным. Сохранилось несколько обращений сепульведской общины к королю с просьбами о скреплении «книги фуэро» его печатью именно по этой причине[431]
.Заметим, что среди знаков власти консехо отсутствовал ряд важнейших атрибутов, свойственных самоуправляющимся городам за-пиренейской Европы. Особенно значимым выглядит отсутствие упоминаний о сундуке для хранения местной казны и архива. Очевидно, такового просто не существовало. Эта небольшая деталь заставляет предположить, что в Куэльяре и Сепульведе не было ни муниципальной казны, ни муниципального архива (впервые он упоминается не ранее середины XVI в.[432]
). Но тогда сомнительными представляются и факты наличия у консехо как элементов автономии в фискальной сфере, так и коллегиального органа местной власти, нуждавшегося в хранении соответствующих документов. На это же как будто указывает и отсутствие упоминаний о другом важном символе власти — здании для заседаний местных должностных лиц, т. е. ратуше. Во всяком случае, в обоих городах местные судьи-алькальды собирались либо на открытом месте, либо даже в частных домах[433].Сказанное о знаках власти общины делает общую картину еще более противоречивой. В любом случае нет свидетельств в пользу тезиса о соответствии консехо модели муниципальных учреждений.
2. Основные категории должностных лиц, действовавших на территории консехо: статус, полномочия, характер связей с общиной