Город и звезды

Элвин знал в лицо большинство членов Совета и был успокоен, увидев стольких знакомых. Подобно Джезераку, они не выглядели враждебно — на их лицах читались разве что тревога и озадаченность. В конце концов, члены Совета были здравомыслящими людьми. Они могли быть раздражены, что кому-то удалось продемонстрировать их ошибки, но Элвин не верил, что они таят на него злобу. Некогда подобное предположение было бы очень опрометчивым — но людская натура успела в некоторых смыслах улучшиться.

Члены Совета беспристрастно выслушают его, но не столь уж важно, что они при этом будут думать. Не Совету теперь судить его. Судьей ему будет Центральный Компьютер.

16

Обошлось без формальностей. Президент объявил заседание открытым и обратился к Элвину.

— Элвин, — сказал он достаточно дружелюбно, — мы хотели бы, чтобы ты рассказал, что произошло со времени твоего исчезновения десять дней назад.

Употребление слова «исчезновение» было, на взгляд Элвина, очень показательно. Даже теперь Совет не хотел признавать, что Элвин действительно покидал Диаспар. Интересно, знают ли они о том, что в городе побывали посторонние? Скорее всего нет, а то бы встревожились куда больше.

Он четко и без излишней драматизации изложил свою историю. Для их ушей она была достаточно странной, невероятной и не нуждалась в приукрашивании. Лишь однажды Элвин погрешил против истины, утаив, каким образом он бежал из Лиса. Казалось весьма правдоподобным, что ему вновь потребуется прибегнуть к этому методу.

Было занятно наблюдать, как меняется отношение членов Совета по ходу его рассказа. Вначале оно было скептическим: трудно было смириться с опровержением укоренившейся веры и самых глубоких предубеждений. Когда Элвин описывал им свое страстное желание изучить мир за пределами города, исходя из иррациональной убежденности, что такой мир существует, они разглядывали его как некое странное и непостижимое животное. В их понимании он действительно был таковым. Но в итоге они вынуждены были согласиться, что Элвин прав, а они — нет. По мере того, как развертывалось повествование Элвина, рушились последние сомнения. Рассказ мог быть им неприятен, но они не могли отрицать его истинности — достаточно было хотя бы взглянуть на молчаливого спутника Элвина.

Лишь одна часть его повести вызвала их негодование — и направлено оно было не на него. По залу прокатился шум возмущения, когда Элвин пояснил, как Лис опасается осквернения со стороны Диаспара, и какие шаги предприняла Серанис, чтобы предотвратить подобную катастрофу. Город с полным правом гордился своей культурой. Члены Совета не могли стерпеть того обстоятельства, что кто-то способен рассматривать их как общество низшего сорта.

Элвин был очень осторожен, стараясь не оскорбить их ненароком: он хотел, по возможности, перетянуть Совет на свою сторону. Он стремился создать такое впечатление, что не видит ничего плохого в своих действиях и ожидает за свои открытия скорее похвалы, чем осуждения. Лучшей политики он не мог бы избрать — тем самым он заранее обезоружил большинство своих критиков. В результате все обвинения, помимо воли Элвина, были переадресованы исчезнувшему Хедрону. Сам Элвин, как стало ясно его слушателям, был слишком молод, чтобы усматривать какую-либо опасность в своих поступках. Шут, однако, должен был знать все куда лучше, но действовал он совершенно безответственным образом. Члены Совета еще не знали, насколько сам Хедрон был с ними согласен.

Джезерак, как наставник Элвина, тоже заслуживал порицания, и кое-кто из советников время от времени бросал на него задумчивые взгляды. Это не тревожило Джезерака, хотя он прекрасно понимал, о чем они думают. В том, что он давал поучения наиболее оригинальному из умов, зародившихся в Диаспаре со времен Рассвета, тоже была несомненная честь, и уж ее-то у него никто не мог отнять.

Лишь закончив изложение фактической стороны своих приключений, Элвин ненавязчиво попытался прибегнуть к убеждению. Он каким-то образом должен был внушить этим людям истины, постигнутые им в Лисе; но можно ли было заставить их понять нечто невиданное и с трудом вообразимое?

— Трагично, — сказал он, — что две выжившие ветви человеческого рода оказались разделенными в течение столь огромного промежутка времени. Когда-нибудь мы, может быть, узнаем, как это могло случиться; сейчас же более важно устранить этот разрыв и не допустить, чтобы он произошел вновь. Будучи в Лисе, я протестовал против их представления о собственном превосходстве. Они могут научить нас многому, но и мы их — не меньшему. Если б мы, подобно им, будем полагать, что нам нечему учиться друг у друга, то разве не очевидно, что и мы также неправы?

Он выжидательно посмотрел на ряды лиц и получил знак продолжать.

— Наши предки построили империю, простиравшуюся до звезд. Люди перемещались по разным мирам, как хотели — а сейчас их потомки боятся высунуться за пределы своего города. Сказать вам, почему?

Он сделал паузу. В огромном, просторном зале никто не шелохнулся.