Город и звезды

Элвин начал излагать свою историю с опаской, которая вскоре сменилась доверием. Никогда раньше он не говорил с такой свободой: наконец нашелся кто-то, относящийся к его мечтам без насмешки, зная их правдивость. Раз или два Серанис прерывала его, задавая прямые вопросы, когда он упоминал о некоторых незнакомых ей вещах. Элвину нелегко было осознавать, что многое в его повседневной жизни не имело никакого смысла для людей, никогда не живших в городе и ничего не знавших о его сложном культурном и общественном устройстве. Серанис слушала с таким пониманием, что он принимал его как должное; лишь позднее он сообразил, что его словам, помимо нее, внимало множество других сознаний.

Когда он закончил, на некоторое время воцарилось молчание. Потом Серанис посмотрела на него и спокойно произнесла:

— Зачем ты пришел в Лис?

Элвин бросил на нее удивленный взгляд.

— Я же сказал тебе. Я хотел изучить мир. Все говорили мне, что за городом лежит лишь пустыня, но я хотел убедиться в этом сам.

— И это было единственной причиной?

Элвин заколебался. Когда он наконец ответил, то это был ответ не бесстрашного исследователя, а ребенка, потерявшегося в чужом мире.

— Нет, — сказал он тихо, — это не было единственной причиной, — но я осознал это только теперь. Я был одинок.

— Одинок? В Диаспаре? — на губах Серанис была усмешка, но глаза выражали симпатию, и Элвин понял, что она не требует дальнейших объяснений.

Теперь, рассказав свою историю, он ждал того же от Серанис. Но тут она поднялась и прошлась несколько раз по крыше.

— Я знаю вопросы, которые ты задашь, — сказала она. — На некоторые из них я могу ответить, но сделать это словами будет утомительно. Если ты откроешь мне свое сознание, я расскажу то, что тебе следует знать. Ты можешь довериться мне: я ничего не возьму у тебя без разрешения.

— Что мне нужно сделать? — осторожно спросил Элвин.

— Пожелай принять мою помощь… смотри мне в глаза… и обо всем забудь, — скомандовала Серанис.

Элвин так и не понял, что произошло потом. Все его чувства полностью отключились, и позднее он не мог вспомнить, как приобрел знания, оказавшиеся в его голове. Он мог видеть прошлое — но не вполне отчетливо, подобно тому, как стоящий на высокой вершине смотрит на туманную равнину. Он узнал, что Человек не всегда был городским жителем и что с тех пор как машины освободили его от черной работы, наступило вечное соперничество двух разных типов цивилизации. В Века Рассвета городов было великое множество, но значительная часть человечества предпочитала жить в относительно малых сообществах. Всеобъемлющая транспортная система и мгновенная связь обеспечивали им все необходимые контакты с остальным миром, и они не чувствовали необходимости жить в массе себе подобных.

На первых порах Лис мало отличался от сотен сходных общин. Но постепенно, в течение веков, он развился в независимую культуру, по своему уровню превосходившую едва ли не все, что когда-либо было создано человечеством. Это была культура, основанная главным образом на прямом использовании умственной энергии, что отличало ее от других обществ, все более и более опиравшихся на машины.

Тысячелетиями росла пропасть между Лисом и городами, развивавшимися в различных направлениях. Мост через нее был наведен лишь во времена великого кризиса: когда Луна падала, ее уничтожение осуществили именно ученые Лиса. То же было при обороне Земли от Пришельцев, отбитых в последней битве при Шалмиране.

Это великое испытание исчерпало силы человечества: один за другим города умирали, и пустыня накатывалась на них. С уменьшением населения началась миграция, превратившая Диаспар в последний и величайший из городов.

Большинство перемен не коснулось Лиса, но он должен был выдержать собственную битву — битву с пустыней. Естественный барьер из гор не разрешал всех трудностей, и прошло много веков, прежде чем огромный оазис был надежно огражден. Здесь картина была нечеткой; вероятно, Элвину умышленно не дали понять, каким образом Лис получил ту фантастическую вечность, которая была также обретена и Диаспаром.

Голос Серанис доносился до него словно издалека — и не один только ее голос; он был слит в симфонию слов, точно множество языков пело с ней в унисон.