Город иллюзий

Затем, повернувшись к Парт, с серьезной прямотой характерной для него, он поинтересовался:

— У Леса есть конец, Парт?

— Говорят, что есть. Все карты отличаются друг от друга. Но в этом направлении в конце концов будет море, а вот в этом — прерии. Это такое открытое пространство, которое покрыто травой, как наша Поляна, но простирается на тысячи миль аж до самых гор.

— Гор? — спросил он с невинной прямотой ребенка.

— Это высокие холмы, на вершинах которых весь год лежит снег. Вот такие.

Парт отложила челнок и сложила свои длинные загорелые пальцы в виде горной вершины.

Внезапно желтые глаза Фалька засветились, и лицо напряглось.

— По белым — голубое, а еще ниже — очертания далеких холмов.

Парт взглянула на него, но ничего не сказала. Почти все, что он знал, исходило непосредственно от нее, потому что только она все время обучала его. Переделывание его жизни было действенным и стало частью ее собственного взросления. Их умы были тесно связаны между собой.

— Я вижу их, может быть, когда-то видел. Я помню их, — произнес он, запинаясь.

— Изображение?

— Нет. Я видел их в своем уме. Я на самом деле помню их. Иногда перед тем, как заснуть, я вижу их. Я не знаю, как они называются, наверное, просто горы.

— Ты мог бы нарисовать их?

Встав рядом с ней на колено, он быстро набросал на земле контур неправильного конуса, а под ним — две линии холмов, предгорья.

Гарра вытянула шею, чтобы взглянуть на рисунок, и спросила:

— И он белый от снега?

— Да. Как будто я вижу их через что-то, может быть, через окно, большое и высокое. Разве это видение из твоего разума, Парт? — спросил он слегка встревоженно.

— Нет, — ответила девушка. — Никто из нас в Доме никогда не видел высоких гор. Я думаю, что никто по эту сторону Внутренней реки не мог любоваться подобной картиной. Эти горы, должно быть, очень далеко отсюда.

Она говорила так, будто схватила простуду.

Сквозь сон послышался звук пилы.

Фальк вскочил и сел рядом с Парт. Оба сонными напряженными глазами смотрели на север, откуда доносился нарастая, а затем вдруг исчезая, этот страшный звук, так похожий на жужжание зубьев пилы. Первые лучи солнца как раз начали высветлять небо над черной массой деревьев.

— Воздухолет, — прошептала Парт. — Такой звук я уже один раз слышала, правда, очень давно.

Она поежилась, Фальк обнял ее за плечи, охваченный тем же беспокойством, ощущением далекого, непостижимого, но вполне реально существующего зла, которое двигалось где-то на севере по кромке дневного света.

Звук исчез. В необъяснимой тишине Леса несколько пташек подали свои голоса навстречу заре осеннего дня. Свет на востоке стал ярче.

Фальк и Парт лежали на спине, ощущая тепло и поддержку рук каждого из них.

Проснувшись лишь наполовину, Фальк снова готовился погрузиться в сон, когда она поцеловала его и выскользнула из кровати, чтобы приняться за свою обычную дневную работу. Он прошептал:

— Не уходи, маленький ястреб.

Но она засмеялась и убежала прочь. Он же продолжал дремать, не в силах подняться из сладких ленивых глубин удовольствия и покоя.

Он перевернулся, затем, зевая, сел и стал смотреть на могучие ветви дуба, который, как башня, возвышался рядом с верандой, на которой спал Фальк. До него дошло, что, уходя, Парт включила аппарат для обучения во сне, бывший у него под подушкой. Он тихо нашептывал теорию чисел, принятую на одной из планет в созвездии Кита.

От этого ему стало смешно, и прохлада яркого ноябрьского утра разбудила его полностью. Он натянул на себя рубаху и брюки из тяжелой темной мягкой ткани, сотканные Парт, скроенные и приспособленные для него Баки, и стал у деревянных перил на крыльце, глядя на коричневые, красные, золотые деревья, окружавшие Поляну.

Освежающее, еще приятное утро было таким же, как и то, когда первые люди на этой земле проснулись в своих хрупких, заостренных кверху домах и вышли наружу посмотреть на восход солнца, показавшегося над темным лесом. Утро всегда одинаковое, и осень всегда одинаковая, но лет, которым ведут счет люди, много.

На этой земле когда-то была одна раса, а затем пришла другая — завоеватели.

Миллионы жизней канули в Лету. Обе расы ушли за туманные дали горизонтов прошедших времен.

Были завоеваны и вновь утеряны звезды, а годы все шли, и прошло их так много, что Лес древнейших эпох, полностью уничтоженный в течение эры, когда люди творили свою историю, вырос снова.

Даже в туманном необъятном прошлом планеты на это ушло много времени. И не на каждой планете это могло произойти — процесс превращения безжизненного солнечного света в тень и грациозную сложность бесчисленных ветвей, трепещущих на ветру.

Фальк стоял, радуясь утру, и радость его была столь велика, что он даже не мог этого себе представить, ведь до этого утра у него было совсем не много других прекрасных рассветов при столь короткой веренице дней, о которых он помнил, в промежутках между этим днем и темнотой.

Он прислушался к щебету синичек на дубе, чириканью воробьев и стуку дятлов. Через мгновение он потянулся, растрепал энергично свои волосы, и пошел вниз, чтобы влиться в общее русло реки работ по Дому.