Город имени меня

Без паники откладываю несостоявшееся угощение в сторону, нахожу на коробке дату изготовления, и дикая боль обжигает тело — какая-то бессовестная тварь всучила инвалиду без правой стопы просрочку более чем годичной давности!

Ради этого гребаного торта он полдня таскал на себе ржавое железо...

— С-суки! — с досадой шиплю. Ломаю засохший, подернутый паутинами брусок в крошку и быстро вытряхиваю за окно.

— Спасибо, пап. Торт вкусный! — кричу и давлюсь слезами. Досада на ублюдскую жизнь, на сволочь, поступившую так с отцом, на него – безвольного и тупого, на себя – вечно бодрящуюся и изображающую супергероиню, до концентрации кислоты отравляет кровь.

Сводит горло. Пальцы дрожат и путаются во всклокоченных патлах.

Мне всего-то нужно, чтобы кто-то меня пожалел. Утер сопли, соврал, что все будет хорошо. Обнял. Пообещал просвет в конце нескончаемого тоннеля... И этот кто-то непременно должен быть... Юрой.

Как наркомана к дозе, тянет взглянуть на его дьявольскую красоту и накрепко прилипшую к идеальному лицу маску холодной отстраненности. Как он умудряется держать фасон?!

...Интересно, как он?..

Нарисовавшись в компании, я, сама того не желая, настроила против него лучших друзей. Едва ли я должна появляться там снова...

Мечусь по комнате и с тоской взираю на сгущающиеся тени.

Скоро к нам завалится Кубик, так что выбора у меня все равно нет. И прикидываться святошей не имеет смысла.

Отпираю ключом нижний ящик стола, достаю косметичку и снова крашусь — томно, броско и пугающе. Проверяю лезвие в рукаве олимпоса и удовлетворенно скалюсь, обнаружив его на привычном месте.

— Кир, к тете Вале? — справляется похмельный отец, наблюдая, как я натягиваю кеды, застегиваю молнию и цепляю на плечо рюкзак. — Ну и правильно. Умница. Как-нибудь, Кир. Как-нибудь...

* * *

Мое грехопадение произошло не в одночасье.

Сначала я тащила из магазинов чипсы и шоколад — не потому, что была голодна, а потому, что хотелось быть в курсе гастрономических трендов и не отставать от более удачливых сверстников.

Черед шмоток и косметики наступил много позже — когда папа вконец опустился, а меня начали волновать вопросы распределения места под солнцем. Снова не хотелось отставать от окружающих. Но теперь уже — исступленно, яростно, рьяно.

Наматывая на кеды километры асфальта, спешу к секонд-хэнду и стараюсь игнорировать жалкое и нервное существо в отражении витрин. Я ненавижу себя и то, что собираюсь сделать, но загоняю совесть поглубже и напропалую оправдываю нечестивые намерения.

Все слишком ужасно. Достало!.. Больше не вынесу подстав, унижений и этот полный недоумения и легкой паники взгляд.

Отдышавшись после быстрого бега, расправляю плечи и принимаю чопорный ангельский вид. Миную стеклянные двери, металлическую рамку и чинно направляюсь к рядам с платьями: одно из них — иссиня-черное, плотное, офигенное, я заприметила еще в свой прошлый визит.

Оно до сих пор верно дожидается звездного часа, и я спасаю его от одиночества — снимаю с вешалки и перебрасываю через предплечье.

Подхватив пачку колготок, бархатный чокер и ворох бабушкиных кофт, скрываюсь в примерочной, занавешиваюсь от мира толстой шторкой и вынимаю лезвие – оно давно не было в деле, слепит отблеском ламп и обжигает дрожащие пальцы.

Улыбаюсь ему, как лучшему другу, ловко срезаю бирки и прячу под резиновым ковриком.

Олимпос, штаны и майка повисают на крючке. Мягкое уютное платье нагло и вызывающе обтягивает грудь, облегает талию и колокольчиком спадает до середины бедра, чокер удавкой сходится на шее, черные колготки в сетку, в сочетании с грязными кедами, превращают меня в подобие Марлы Сингер.

От открывшейся картины захватывает дух.

Посылаю отражению воздушный поцелуй и ясно вижу за спиной темного мрачного Юру – мы могли бы стать идеальной парой.

Я бы следовала за ним тенью, а он бы жалел меня и вдохновлял...

— Я никогда тебя не предам. Почему ты этого не видишь? — со всей страстью шепчу в залитое голубоватым светом пространство, вкладывая в слова нерастраченную энергию, почти обретшую плоть надежду и острую нужду.

Мама любила повторять, что мечты сбываются, если изо всех сил в них верить...

Как бы там ни было, я просто буду выглядеть так. И при любой возможности попадаться ему на глаза.

Натягиваю штаны, заправляю под пояс подол и, застегнув олимпийку у горла, надежно прикрываю ею все следы преступления.

Сваливаю якобы не пригодившееся шмотье на стол возле примерочных и с безмятежным видом иду к рамке – даже вздыхаю и грустно взираю на кассира: мол, жаль, что ничего для себя не нашла...

Но дальше отчего-то не могу ступить и шагу — заваливаюсь назад, резко разворачиваюсь, натыкаюсь на плотоядную улыбу рябого красномордого охранника, и смертельный ужас пробирает до костей.

"Нет. Нет-нет-нет..."

— Так вот кто постоянно обносит отдел. Ты меня на такие бабки подставила! Быстро в подсобку, будем разбираться! — торжественно объявляет мужик.

Елейно улыбаюсь, делаю вид, что не понимаю, о чем он, хлопаю ресницами, но губа предательски дергается. Привет дорогому Ярику...

Привет неприятностям, которые я на себя навлекла.