Город из стекла

Связь сформировалась мгновенно – как ослепительная белая вспышка, стоило ему прикоснуться к тонкой безжизненной руке. Ден не помнил, была ли вообще дверь, и прочие прелюдии. Его словно выбросило на пустующую автостраду. Металлические перила моста терялись в тумане, в воздухе будто колыхалась молочная вуаль. И было настойчивое ощущение взгляда в спину…

– Ты? – Денис особенно не удивился, увидев старую знакомую. Контраст кружевного платья с аспидно-серым асфальтом казался особенно резким. – Вот так встреча.

Она никого не пропускает, – всплыли в памяти слова Павла. Интересненько, за что ему такое почетное исключение?

– Не боишься меня? Хочешь что-то сказать?

– Дени-ис, – девочка смотрела исподлобья, как маленький провинившийся щенок. – Ты все еще сердишься?

Голос, косички, исцарапанные коленки – и нефритовая подвеска, которую она ему протягивала. Все это словно было ненастоящим, давно позабытым кино.

– Я ее потеряла, а потом нашла… – гостья говорила, чуть запинаясь. Шелковая синяя кисточка качалась в такт словам. Ден всмотрелся в резьбу: да, ему не показалось, умелыми штрихами мастер изобразил на подвеске лицо. Улыбающийся Будда обычно заканчивал собой круг полированных бусин на четках. Бесконечное начало, жизнь вслед за смертью.

Что именно символизирует этот сон?

– Ты тогда еще ругался, говорил, это дорогой подарок…

Выцветшая фотография рядом с хрустальной вазочкой. Он протирает пыль, тщательно, каждый раз складывая влажную тряпочку и проводя ей по деревянной рамке, полирует каждую блестящую бусину. Отцу четки достались от деда, тот тоже всю жизнь был влюблен в горы. У Дена его глаза и такой же упрямый подбородок. А сестра пошла в мать. Сейчас она так и крутится внизу, умильно заглядывает в глаза.

– Хочешь поиграть?

Тяжелая связка опускается в протянутые детские ручонки. Маленькие пальчики теребят шелковую бахрому, крупные бусины кажутся совсем огромными.

– Не потеряй, – опустившись перед ней, Ден поправляет смешные хвостики. Голубые глаза смотрят с хитрецой. На правой щеке еще осталось липкое пятнышко от варенья. – Это очень важная для меня вещь. Договорились, Вик?

Вика, Викуля, Виктория…

Откуда-то сверху, чудом не задев их, громыхает о мостовую раздолбанный обгоревший остов авто. Воздух мгновенно наполняется жгучей гарью, пронзительными воплями сирен. Смеющийся Будда в его руках уже не смеется – по смертельно-белому круглому лицу катится алая капля.

– Ну, как там наш юный Мессинг?

– Все фокусничает, – до Дениса донесся знакомый шорох кальки, которую мать использовала для выкроек. Следом холодно звякнули ножницы, звяк-звяк, звяк-звяк – очевидно, нужно было подравнять подол.

– Я говорю ему, чтобы не слишком высовывался. Боюсь, затравят мальчонку. Пусть лучше об уроках думает. В секцию его записала, фотоаппарат с отцом купили – чего еще ребенку в его возрасте надо?

– А вот это напрасно, – в грудном властном тембре Ден с удивлением узнает голос Адель. – У мальчика дар, если с умом подойти, в жизни многого добьется…

Голоса прерывает какое-то шипение. А потом в воздухе разливается тренькающая мелодия. Ден силится вспомнить, что за композиция, но память отказывается помогать. Будто пузырьки воды поднимаются на поверхность, отражаются от зеркальных стен аквариума. Вода поднимается все выше, зарастает пышными гроздьями водорослей у него над головой…

***

– Дыши, дыши, Денис!

Павел, скинув пиджак и закатав рукава, прижимает его к полу. Спиной Ден чувствует холодок кафеля – и сопротивляется. Нет, он еще живой! Не нужно закутывать его в смирительную рубашку, он еще не умер.

Память пульсирует, выкручивает тело изнутри. Вика…Викуля…