Город Иж

- Честь имею, сударыня, - Константин в лучших гвардейских традициях щёлкнул каблуками и коротко поклонился, - Григорьев Константин Игоревич, поручик Его Императорского Величества Турьинского кавалергардского полка в отставке, к вашим услугам, сударыня. Польщён знакомством. - он поцеловал любезно протянутую ему руку.

- Юлька спит? - тревожно осведомился тем временем знахарь.

- Да вроде ...

- И ничего я не сплю, Озарище-Кошмарище! - раздался новый женский голос и на крыльце возникло новое действующее лицо - молодая женщина с волосами, убранными в клубок на затылке, в пальто, явно поспешно накинутом поверх ночной рубашки, бессильной скрыть огромный живот. - Котище окаянный, где тебя черти носили? Ну, так и есть, духами пахнет, вот и волос на сюртуке ...

- Тише, Юленька, ради Богов! Ну, случайно пьяная девчонка прислонилась, я то-тут причем? Да вот, господин гвардейский офицер не даст соврать.

- Точно так-с, сударыня, - кивнул экс-поручик с каменным лицом, в глубине души довольно ухмыляясь. Хоть что-то в этом окаянном Иже было по-людски!

- Да, Прошу - Константин Григорьев, поручик, кавалергард Российской Империи. Юлия, моя жена.

- Вот ты вечно так, Озарище, не предупредишь, когда гостей приглашаешь. Только бы меня на потеху выставить, - в голосе Юлии зазвучали слёзы, и, не успел Озаров открыть рот, как его жена взбежала по крыльцу. Где-то в доме глухо хлопнула дверь.

- Случайно, говоришь? - подала задумчивый голос Катерина, - Врёшь ведь.

- Рысь, ты же знаешь - я всегда говорю правду.

- Особенно, когда врёшь.

- Особенно, когда вру, - согласился знахарь, - Кать, пошли наверх, а? И чайку бы. Холодно.

- Екатерина Адриановна ... - начал Константин.

- Что?! - вырвалось у обоих Озаровых.

- Кхм ... Я, может быть, неправильно запомнил ...

- Ещё бы! Это я - Адрианович.

- А она ... то есть Вы, вы разве ему не сестра? - потерянно спросил экс-кавалергард.

Катерина прыснула.

- Брат! - произнесла она с трагическим пафосом монахини и снова прыснула.

- Жена она мне, - снисходительно пояснил знахарь, приобнимая Катерину за талию.

- Что?! - вырвалось на сей раз у экс-кавалергарда. - А... и...

- Тоже! - искренно развеселённая его растерянностью, ответила Катерина.

Константин потрясённо смолк, только что обретённая им почва под ногами обратилась внезапно зыбкой топью. Иж оставался Ижом, перед ним стоял натуральный язычник и у него было две жены ...

Тришку уложили в сенях, Константина усадили за стол в большой комнате, Катерина с мужем ушли на кухню. Под потолком светила керосиновая лампа, у которой вились долгоногие караморы. Где-то стрекотал сверчок. В красном углу вместо привычных икон стояли деревянные идолы. На стенах, в застеклённых рамах висели портреты. Двух из изображённых на них людей экс-поручик узнал по именам на рамах. В юности он и сам не избежал увлечения стихами и афоризмами Фридриха Ницше, сурового человека с бешеными глазами пророка и жуткими усами моржа. Под вторым портретом мягкого, мечтательного вида светловолосого юноши Константин с изумлением прочёл:"Сергей Есенин".Кто бы мог подумать! Поэт, разбойник, террорист, авантюрист, ходивший, по слухам, в Дикие Земли, окончивший жизнь в Нижнем - ганзейском вертепе - и такая пасторальная внешность! Слушая "Пугачёва",декламируемого ветреной нигилисткой, Неточкой Голициной-Обдорской, поручик - тогда ещё кадет, - воображал автора этаким яростным варваром с глазами и бородой Хлопуши. Персонажа третьего, последнего портрета Константин с трудом вспомнил. Михаил Бакунин ... Михаил Бакунин ... Озаров про него толковал и что-то такое в учебнике по истории Отечества было. Лицо какое ... Вот, пожалуй, таким-то и представлял себе кадет Григорьев Сергея Есенина.

Осмотрев портреты, Константин перешёл к книгам на полке. "Макс Штирнер. Единственный и его собственность", "Ф. Ницше. Полное собрание сочинений", "Махаевский. Умственный рабочий", "Игорь Долежаев. Блокада", Есенин. Далее шли научные фолианты - Афанасьевские "Поэтические воззрения славян на природу", Фаминцын "Божества древних славян". Кроме книг, на полке обреталось несколько номеров журнала, весьма поразившего поручика. Несмотря на привычную кириллицу, язык был явно нерусским, хотя и понятным. Журнал назывался: "Вiля. Каждомiсячны буллютiнь УНА-УНСО. З прикладiм." Девиз журнала гласил: "Хай жiве ненько Русь - Украiна!". Константин даже зачитался одной статьёй - "Невiнних нема!", завороженный не столько содержанием статьи, сколько причудливым звучанием нового для него языка. Так увлёкся, что даже не заметил, как в дверях комнаты возникли Озаровы. Илья нёс курящийся, как Везувий, чайник, Катерина - две чашки, сахарницу и крохотный заварочный чайничек на фарфоровом подносе времён Первой Империи. Поставив всё это на стол, Катерина, чмокнув мужа в щёку, ушла прочь.

За чаем Константин неожиданно вспомнил о старом фашисте и нерпаче:

- Илья, а как ты к фашизму относишься?

- К фашизму? Тут, Константин, надо различие делать: есть фашизм, как идея, а есть эта пародия Лебедева.

- Чья-чья?