— Глаза прикрой. Вдруг осколок отскочит — еще и окривеешь вдобавок…
Каких дел может натворить каменный осколок, отлетающий от гранитной глыбы, оба знали не понаслышке, и Лемке послушно зажмурился.
Молоток не слишком сильно, но резко ударил в затыльник инструмента, и изваяние послушно развалилось пополам. Осколков, вопреки ожиданиям, не было, поэтому Отто, выждав несколько секунд, открыл зажмуренные глаза и уставился на мерно покачивающийся на досках торс рыцаря. Дело было сделано. Святотатство свершилось.
Бюргеру вдруг захотелось оказаться далеко отсюда, в своей уютной квартире, под боком у сдобной супруги, по какому-то стечению обстоятельств тоже звавшейся фрау Мартой.
— Твоя очередь, — сердито буркнул Розенберг, откладывая молоток и зубило.
Он и не пытался спрятать руки, трясущиеся, словно у конченого пьяницы.
— Рано еще, — возразил Отто. — Полдвенадцатого только…
Друзья взбодрились с помощью содержимого принесенной с собой фляжки, и жизнь начала видеться им не в таком уж мрачном свете.
— Хватит, — отобрал шнапс у чересчур увлекшегося приятеля Аксель. — А то не попадешь.
— Не попаду? — пьяно ухмыльнулся инвалид. — Да я, если хочешь знать, роды у золовки принимал! Я — и не попаду…
Качнувшись, он вынул из кожаного саквояжа медицинский скальпель и приставил к темной вздувшейся вене на предплечье.
— Ты, это… — брезгливо отвернулся Розенберг, жутко боявшийся крови, тем не менее косясь из-за плеча. — Осторожнее, что ли…
Хищное лезвие из прославленной золингеновской стали впилось в тело, и по дну подставленной миски весело застучали частые капли, быстро собирающиеся в черную, лоснящуюся при свечах лужицу.
— Хватит, что ли? — чуть побледневший Отто пережал сосуд пальцем. — Помоги руку перетянуть, девчонка трусливая! Сразу видно, что на фронте ты не бывал…
«Американцу» действительно едва не сделалось дурно от вида крови, будто нежной гимназистке. Стараясь не смотреть в сторону «жертвенной чаши», он перетянул руку друга заранее припасенным жгутом и намочил в том же шнапсе ватку, которой Отто зажал крошечный порез.
— Быстрее, — торопил «донор», кивая на часы, стрелки которых уже готовы были сойтись на цифре двенадцать. — Опоздаем — ты будешь в следующий раз вену резать…
Обе половины расколотой статуи были щедро смазаны начавшей густеть жидкостью, которая внезапно вскипела алой пеной при одном соприкосновении с черным сверкающим на сколе камнем. А потом полуночники сообща сдвинули их на минимальное расстояние и замерли в ожидании. Где-то далеко-далеко, звучащие глухо, как из могилы, раздались первые удары часового колокола на башне ратуши.
— Давай! — скомандовал воспрянувший духом Розенберг, и друзья каждый со своей стороны придвинули части статуи одну к другой.
В первые мгновения ничего не происходило, только по-прежнему кипящий «клей» вздувался и опадал медленными пузырями по всей поверхности шва. «Злоумышленники» уже решили, что ничего не получилось, когда с последним ударом часов кровь зашипела и «разъем» окутался облачком. Запахло, однако, не паленым, а чем-то едким, химическим, наподобие серы. И одновременно повеяло сквозняком, будто где-то порывом ветра распахнуло окно. И это — в нескольких метрах под землей!
Компаньоны осторожно, готовые в любой момент снова схватиться за странно нагревшийся камень, разомкнули руки, и совершенно целая статуя тяжело качнулась на столе. Не веря себе, оба налегли на нее, но шов и не думал расходиться. Более того, под сколупнутой коростой запекшейся крови вообще не оказалось никаких следов разлома — статуя по-прежнему была монолитна.
— Чудеса… — протянул Отто, придирчиво исследуя «шов» и даже простукивая его осторожно тупым концом зубила. — Да-а, Мастер был действительно гений… Куда нам с тобой…
— Мы тоже не пальцем деланы! Давай спрыснем это дело, приятель!
— Давай. А тебе не показалось, что камень нагрелся?
— Нагрелся? Почему бы и нет? Химическая реакция и все такое… Ты же видел — дым пошел.
— Ох, не нравится мне эта реакция…
Друзья отвернулись от стола и не увидели, как на рукояти каменного меча едва заметно дрогнули каменные пальцы…
7
Тс-с-с! Сам не зная почему, Женя ухватился за штабель трухлявых ящиков, не давая тому рассыпаться. Пирамида помнила, наверное, еще «минерального секретаря» или почище — Леонида Ильича в расцвете лет, поэтому держалась, казалось, на честном слове. Князев даже видел перед своим мысленным взором, в цвете и звуке (кажется, даже стерео), как на дробный грохот рушащейся тары сбегаются со всех сторон дюжие охранники, почему-то сплошь в милицейской форме, вяжут злоумышленника по рукам и ногам, чтобы доставить в тюрьму… Стоит ли говорить, что все «блюстители» имели одно лицо — того самого странноватого старшего лейтенанта из ночного приключения.