Но позорному водворению в узилище (опять же рисовавшееся в виде сырого подвала с кирпичными сводами, поросшими плесенью и лишайником, — точной копии институтского овощехранилища, где некогда перебирал картошку) воплотиться в жизнь было не суждено. Благополучно переживший всех генсеков, начиная с Никиты Сергеевича — фантазия молодого ученого не простиралась так далеко, — штабель лишь качнулся чуть-чуть и снова замер потемневшей от времени скалой. Чем черт не шутит: возможно, ящикам предстояло со временем даже окаменеть здесь, чтобы по прошествии миллиона-другого лет повергать в нервный шок археологов будущего. Но длиннющую занозу в самое неприятное место — себе под ноготь — Евгений заработал…
Так что, бредя вдоль бесконечного ряда приземистых кирпичных зданий без окон, он был озабочен лишь двумя задачами. Первое: скорее отыскать иголку, булавку или еще что-нибудь острое, дабы удалить непрошеный подарок, бросающий его в дрожь одним своим неопрятным видом, и второе: раздобыть что-нибудь, способное служить антисептиком, — от банальной водки до какого-нибудь суперядреного растворителя, сварганенного в недрах военно-промышленного комплекса, особенно охочего до подобных штуковин. Обо всем остальном он как-то позабыл.
Наверное, поэтому чуть не прошел мимо искомого: простенькой деревянной двери в длинной череде ржавых металлических ворот и калиток.
И, между прочим, прошел, баюкая раненую конечность и предаваясь паническим мыслям о миллиардных армиях всевозможных микробов, в данный момент втягивающихся через брешь в обороне, чтобы развернуться в боевые порядки и начать широкомасштабное наступление по всему фронту, сметая все на своем пути. Сепсис, столбняк и еще масса различных пугающих вещей рисовались страждущему так живо, что дверь из ненавидимого сейчас всеми фибрами души материала отпечаталась в сознании, лишь скрывшись за поворотом «улицы».
В этот момент Женя и не вспоминал, зачем ему эта дверь нужна. Его больше волновали всплывшие в памяти слова доброхота-архивиста: «Он в своей берлоге целыми днями сидит — носа на улицу не кажет. Даже ночевать, кажется, домой не уходит…» Если почти никуда не отлучается, то, может быть, и сейчас там? И, может быть, у него есть игла и все остальное?..
Вернуться назад и толкнуть дверь было делом одной минуты.
«Заперто!.. Неужели нет на месте!»
В отчаянии ученый уподобился медведю, пытающемуся от голодухи вскрыть таежное зимовье, — несколько раз безуспешно толкнул дверь, приложился плечом и даже стукнул по ней пострадавшим кулаком, вдобавок ко всему больно ушибив костяшки, прежде чем вспомнил, что двери имеют и еще один, альтернативный, способ открытия…
— Скорее! — ворвался он в небольшое, сплошь обшитое досками тесное помещение, почти доверху заваленное кипами бумаги, стопками книг и россыпями папок. — Водки и что-нибудь острое!
Папки были пухлыми и набитыми самыми разнокалиберными бумагами, в большинстве случаев торчащими далеко за пределы, отпущенные им канцелярской промышленностью, книги — толстыми и растрепанными, поэтому определить на глаз, где кончается одна форма хранения информации и начинается другая, казалось делом немыслимым. Одно из таких неопределенного вида хранилищ громоздилось перед хозяином — маленьким лысоватым очкариком, заметно струхнувшим при виде незваного гостя, но не бросившимся спасаться, а, наоборот, героически накрывшим лежащие перед ним бумаги всем своим хилым телом.
— А вы не перепутали ч-часом место, молодой человек? — чуть заикаясь, обратился он к вошедшему, даже влетевшему к нему пришельцу. — И в-время заодно. Т-тут ведь не распивочная, а я н-не официант…
— Простите, пожалуйста, — смутился Евгений, запоздало поняв, насколько глупо выглядит со стороны, и протянул очкарику раненую руку. — Князев Евгений Григорьевич, научный сотрудник отдела скульптуры…
— Прохоров Сергей Алексеевич, — пожал протянутую длань хозяин, внимательно выслушав полный Женин «титул», к счастью, пока еще не слишком длинный. — Инженер-конструктор и, наверное, каким-то боком тоже историк… А что у вас с рукой, Евгений Григорьевич?
Так что одним ударом молодой ученый решил не две, а целых три задачи…
Еще недавно, бредя вдоль бетонной границы завода, Вера и не подозревала о его настоящей величине.
Конечно, она знала о гигантомании, которой почти одинаково были подвержены обе почившие в Бозе великие державы — Третий Рейх и Советский Союз, но не до такой же степени!..