Город каменных демонов

— Нет, — покачал головой Прохоров. — Эту рукопись я обнаружил в одной из архивных папок и перевел, как смог, с немецкого. Прошу прощения за корявость слога — я не писатель. По-моему, это что-то вроде неоконченного романа. Тут еще прилично, — рассказчик прошелестел листами, словно колодой карт. — Про то, как в отместку за друга фон Мюльхейм велел расколотить статуи и утопить их в озере, как выпросил-таки у гроссмейстера Ордена землю и отыскал где-то в Германии сына фон Гройбиндена…

— А ведь местный рыцарский замок и в самом деле принадлежал баронам фон Гройбинденам, — вставил слово Женя.

— И памятник фон Мюльхейму украшает одну из площадей, — в тон ему продолжил инженер. — Это не легенда, молодые люди.

— Что вы хотите этим сказать? — воскликнула журналистка. — Что все это случилось на самом деле?

— Я знал, что вы не поверите. Но я могу доказать.

— Каким образом?

— Сегодня в одиннадцать вечера я буду ждать вас на углу Краснофлотской и Чичерина. Не опаздывайте и постарайтесь, чтобы вас никто не заметил. Лучше идите не по улице, а дворами.

Сергей Алексеевич встал и направился к двери.

— Но, может быть, вы хоть что-нибудь объясните?

— Нет. Все остальное — после того, как вы все увидите своими глазами. До вечера.

Уже в дверях архивариус обернулся и строго взглянул на притихших молодых людей.

— На всякий случай: они боятся только дерева. Живого дерева…

С этими словами Прохоров вышел.

* * *

— Мне кажется, что он сумасшедший. А тебе?

Чем меньше времени оставалось до ночного похода, тем больше Вера нервничала. Да и Евгений чувствовал себя не лучшим образом, все время возвращаясь мыслями к своей неудачной экспедиции за образцами. Ведь как ни крути, а безымянный старший лейтенант его тогда спас. От того самого, что чуть позже случилось с кавказцами.

— Вряд ли, Вера, — покачал он головой. — Что-то в этом есть. К тому же вспомни камень…

Он оглянулся на гипсовую горгулию, и рука повисла в воздухе: на уродливой морде статуи по-прежнему зияла выбоина. Изгрызенный ящик тоже был пуст.

— Вер, ты не видела осколок? — он честно попытался вспомнить, положил ли в прошлый раз фрагмент статуэтки на место или забыл. По всему выходило, что забыл.

И вот теперь он пропал.

Вдвоем молодые люди перевернули всю комнату, даже заглянули на шкафы и пошуровали ручкой от швабры за батареей парового отопления, но камешек исчез, словно канул в воду.

— Может, Татьяна Михайловна выбросила, когда делала уборку? — спросила Вера. Ей было до слез больно глядеть на потерянного Женю, переживавшего утрату единственного, чудом доставшегося ему образца.

— Да ты что! Она только пыль протирает раз в неделю. Ни одной бумажки на столе не сдвинет, не то что взять что-нибудь без спросу. Да и не убиралась она еще с прошлого раза.

— Это я виновата, прости меня, — заглянула девушка в глаза расстроенному ученому. — Если бы я тогда не… не отвлекла тебя…

— Да ты что! — Князев усилием воли взял себя в руки и попытался улыбнуться как мог беспечнее, от души надеясь, что у него получается. — Какой-то камень… Забудь о нем. Считай, что его просто не было. О!.. Мы опаздываем!

Действительно, стрелка на старинных часах показывала без пятнадцати одиннадцать.

— Поспешим…

Стараясь не шуметь, влюбленные выскользнули из квартиры, на цыпочках спустились по лестнице и осторожно двинулись к указанному архивариусом месту. Женя уже отлично ориентировался в узких улочках с названиями, по-прежнему почти ничего не говорящими журналистке, предпочитавшей выискивать чудом сохранившиеся немецкие таблички. Перекресток Краснофлотской (бывшей Гёте-штрассе) и Чичерина (Остзеенвег) лежал в паре кварталов от дома, так что они надеялись не попасть никому на глаза, держась в тени, отбрасываемой домами, и перебегая участки, освещенные редкими уличными фонарями (и еще более редко — работающими).

Вот и назначенное место. Увы, никого под фонарем не оказалось.

— Может, опаздывает?

Но Сергей Алексеевич не появился ни в четверть двенадцатого, ни в половину…

— Слушай, Жень! — не выдержала наконец Вера, нервно кутающаяся в плащик — ночь выдалась не по сезону свежей. — По-моему, он нас надул! Прячется сейчас где-нибудь в подворотне и хихикает в кулачок, глядя на двух идиотов, купившихся на старую байку. Может, даже не один… Вдруг это у местных традиционный розыгрыш?

— Угу… И кавказцев тех тоже разыграли…

Вера поежилась и еще глубже запахнула одежку.

— Пойдем домой, а? Я замерзла-ла-ла…

— Сейчас… — Евгений ощутил мимолетную досаду. Нет, не на Веру — на вероломного архивариуса. — А может…

Он выглянул из-за угла, за которым они скрывались, и почесал в затылке.

— Эта улица вливается в площадь Победы. Кстати, единственной, оставшейся непереименованной.

— Как это?

— «Зигесплац» по-немецки и означает «площадь Победы».

— Занятно… А что за победа?

— Черт ее знает… Может, над Наполеоном, может, над французами в восемьсот семьдесят первом… Так вот, на этой площади стоит памятник Вильгельму фон Мюльхейму. Ну, тому самому…

— Я помню. Это который на лошади?