Казалось, что все это байки, что вокруг мирной Швеции не полыхает война и не корчится в смертельной агонии сошедший с ума остальной мир. Но стоило внимательно присмотреться, и на горизонте можно было различить дымки крадущихся вдоль шведского побережья конвоев, приметить пролетающий самолетик, нестрашный отсюда, словно неторопливый шмель… А на днях всплыла и несколько часов качалась на волне всего лишь в какой-то миле от берега серо-пятнистая хищная субмарина, пока пришлепавший из Истада сторожевик Королевских ВМС не поинтересовался, какого черта один из боевых кораблей «Кригсмарине»[35]
забыл в нейтральных водах…Миккель Тювесон и Калле Синтор сидели на камнях, предусмотрительно подложив под седалища заботливо связанные супругами коврики, и курили трубочки, вполглаза наблюдая за пасущимися в вересковых зарослях двумя десятками овечек. На животинок можно было вообще махнуть рукой: кто в деревне Льюнга не знает, что вон те — с красной тряпочкой, завязанной на пучке кудрявой шерсти, — Синторовы, а с зеленой — Тювесонов? Но вот уже второй день по самому краю утеса, по заброшенной каменоломне, лазает какой-то чужак. А чужак есть чужак — один Господь знает, что у него на уме.
— И все-таки я считаю, что это не цыган, — проговорил Миккель, продолжая неторопливый разговор, и надолго замолчал, попыхивая ароматным дымком.
Из пятидесятиметровой пропасти, разверзшейся под обрывом, доносилось глухое ворчание волн, разбивавшихся об отвесную скалу даже тогда, когда море было спокойным, крики чаек и редкое постукивание металла о камень.
— Может быть, и не цыган… Но не швед точно. Может быть, датчанин?
— По мне, так эти южане ничем не лучше цыган…
Еще пару минут над камнями висело молчание.
— И чего он там стучит?
— Делать нечего — вот и стучит…
Из глубокого распадка, пропахавшего гладкий округлый лоб утеса, появилась чья-то голова в тирольской шляпе. «Цыган-датчанин» с молотком на длинном черенке-трости приближался к аборигенам.
— Добрый день, уважаемые.
Незнакомец был высок ростом, сухопар, одет по нездешней моде. Да и не по погоде.
Оба шведа неодобрительно разглядывали его легкомысленную курточку, короткие штаны, оставляющие открытыми поросшие рыжеватой шерстью коленки, высокие гольфы. Тут и малыши так не одеваются, не то что взрослые степенные люди. Одно слово — иностранец.
Только добротные, подкованные железом ботинки из грубой кожи и оценили Миккель и Калле. Таким и камни не страшны, и щебнистые осыпи… Хорошая обувка, ничего не скажешь.
— И тебе добрый, если не шутишь, — степенно ответил Тювесон за обоих.
— Не подскажете, господа, почему камень здесь такой, — продемонстрировал пришелец крупный осколок, сверкающий на изломе.
— Почему? — задумался Миккель. — Камень как камень. Везде такой, — он широко обвел рукой окрестности.
— Драконья кровь это, — серьезно сообщил иностранцу Калле, слывший в деревне записным шутником.
— Как? — опешил тот. — В самом деле?
— Точно, — поддержал друга Тювесон: почему не разыграть бродягу, поведав ему старинную легенду — авось и поверит, убогий.
Не торопясь оба шведа по очереди поведали недотепе, как богатырь Сигурд тысячу лет назад на этом самом месте, по наущению карлика Регина, убил дракона Фафнира, съел его сердце и искупался в крови, чтобы стать неуязвимым…
— А кровь пропитала землю, и то, чего она коснулась, стало таким вот камнем, — закончил Синтор непривычно долгий для него рассказ.
— Все вокруг? — усомнился «голоногий».
— Дракон был огромен…
Бродяга уже давно скрылся из виду, а старики все еще качали головами.
— Думаю, что это все-таки цыган, Миккель…
А штурмбанфюрер[36]
Людвиг Хайдеггер аккуратно убрал новый образец к остальным и записал в толстой тетради: «Несомненно, что материал, используемый Юргеном фон Виллендорфом в своих скульптурах, добывался именно в каменоломне Бранте Клев. Однако запасы пригодного для ваяния камня истощились уже к 1903 году, что и привело к ее закрытию. Камень весьма распространен в окрестностях, но все образцы, кроме брантеклевского, имеют явные отличия, как по микроструктуре, так и по наличию примесей. Детальные анализы в полевых условиях провести невозможно, но с уверенностью можно сказать, что…»10
— И о чем же вы беседовали с гражданином Прохоровым?
Следователь явно выполнял формальность, поэтому никакого коварства в его вопросах не было и в помине. Так, информация для заполнения соответствующих граф протокола, который, скорее всего, никуда не пойдет, а ляжет в архив. Каламбур: дело архивариуса в архиве…
— Он читал нам с Вероникой Калединой рукопись какого-то романа, — абсолютно не покривив душой, сообщил Евгений слуге закона.
— Зачем?
— Понятия не имею… Вера… Вероника работает в редакции какой-то газеты… Может быть, хотел, чтобы опубликовали…
— Угу-м, — пробормотал мужчина лет тридцати пяти, в строгом костюме, покрывая желтоватый разлинованный листок убористым текстом. — Графомания… Вписывается в общую картину…
— Что вы сказали?
— Нет, ничего особенного. А каков сюжет романа?