14. Юридически обязательный договор
Доктор Ефрем Панъюй. «Неожиданная гегемония»
— Э-э-э-э… что? – Мулагеш не сразу находится с ответом. – Стреляла в вас?
– Да! Проклятье, ты стреляла в меня! – рычит Тинадеши.
У нее необычный голос и акцент: видимо, она говорит на диалекте, который уже лет пятьдесят как не используется.
– Я тут из сил выбиваюсь и едва не гибну в попытке предотвратить жуткую катастрофу – и что же я вижу? Какую-то безумную женщину на пригорке! Она вынимает свою пушечку и стреляет в меня! С ума сойти! Да просто смешно! А сейчас ты зачем здесь? Пришла довести дело до конца? Ты самая настоящая убийца, этого не отнимешь! Что случилось с Сайпурскими островами, что они посылают за мной кого-то вроде тебя?
У Мулагеш голова кругом идет. Сам по себе факт, что она стоит перед одной из основательниц Сайпурского государства, с трудом умещается в ее мозгу, но еще менее там умещается факт, что эта самая основательница свирепо орет на нее. Потом мозг Мулагеш справляется с задачей, и она наконец осмысляет, что там орет Тинадеши: безумная женщина на пригорке… В смысле? Это когда шахты обрушились?
– Но я… э-э-э… не стреляла в вас, мэм, – оправдывается Мулагеш. – Если я правильно понимаю вас, мэм, – а я не очень уверена, что это так, – то я стреляла в Вуртью! Божество!
Взгляд Тинадеши способен пробить дыру в борту боевого корабля. Она вытягивает руки – то есть одну руку, потому что левой ей двигать больно:
– Ты что, не видишь, как я одета? Ты узнаешь доспех? Нет, конечно, судя по твоему вопиющему акценту, понятно, что с образованием у тебя не очень, но сложить два и два – это тоже непосильная задача?
– Вы… вы хотите сказать, что вы – Вуртья? Божество?
Тинадеши вздыхает и закатывает глаза:
– Ох, во имя всех… Нет. Я хочу сказать, что, когда я пользуюсь силой этого места, оно меня проецирует в образе… ах-х-х! – И она замолкает, видимо, от сильнейшей боли. Из-под кольчуги вытекает еще одна струйка крови. – Будь ты проклята! – кричит Тинадеши. – Может быть, ты меня уже убила! Я отравлена?
– Э-э-э-э… нет, я не думаю, – отвечает Мулагеш. Она расстегивает кольцо на винташе и откладывает его в сторону. – И послушайте, я, конечно, не очень понимаю, что тут к чему, но я по крайней мере знаю, как перевязать рану от огнестрела. У меня с собой аптечка, и я вполне смогу с этим управиться, даже одной рукой.
Тинадеши хмурится и подозрительно смотрит на нее:
– Ты уверена, что ты не должна убить меня?
– Нет. Я здесь для того, чтобы этого не случилось. – И она показывает на окно башни, которое выходит на толпы вуртьястанских адептов. – Всеми возможными средствами. Я даже не знала, что вы здесь.
Тинадеши немного смягчается. Сглатывает слюну. Похоже, она очень слаба.
– Х-хорошо. Задача у тебя сложная, ничего не скажешь.
И тут ее глаза гаснут и она начинает заваливаться. Мулагеш кидается к ней и успевает подхватить до того, как та падает на пол.
За двадцать следующих минут Мулагеш успевает освободить от доспеха руку Тинадеши и срезать кожаный рукав под ним.
– Он появится снова через несколько часов, – бормочет Тинадеши. – Все мои одеяния возвращаются ко мне со временем. Я пыталась снять их, можешь мне поверить.
Мулагеш не прислушивается – тут нет кровати, только гигантское мраморное кресло на три размера больше, чем положено человеческому существу, поэтому она усадила Тинадеши на трон, обрабатывая рану в плече.
В аптечке у нее три шприца с опиумом – каждый не больше ее ногтя длиной, и Мулагеш вколола Тинадеши один из них. Поэтому Тинадеши даже писка не издает, когда Мулагеш начинает ковыряться в ране пинцетом. Пулю она нащупала – та засела у грудины и, к счастью, не расщепила и не сломала кость. Очень хорошо. А то ведь придется возвращаться с новостью: так и так, ребята, я тут встретила великого исторического деятеля, но так вышло, что она померла, потому что я ее подстрелила.
– Кто ты такая? – сонно спрашивает Тинадеши. – Как тебя зовут? Ты мне ничего не сказала…
Мулагеш закусывает губу, прощупывая рану Тинадеши.