Скьелстад смотрит на скалу и вдруг понимает: это же башня! Белая башня, потому чуть ниже по дальней стороне он видит окно и балкон! Откуда им здесь взяться?! Поднимаясь все выше, башня расширяется у основания, потому что слева по носу она скрежещет по обшивке «Хеггелунда» с диким скрипом – если так дальше пойдет, будет пробоина! Скьелстад испуган: эта башня пропилит борт до самого трюма и палубы! Но тут на поверхность поднимается громадный пузырь и отталкивает корабль назад, а вокруг них из воды вырываются остальные башни – и их очень-очень много!
– Огни преисподней! Это что еще такое! – кричит первый помощник.
Корабль стонет, скрипит, гудит и звякает, жалобно протестуя против подобного оборота событий.
– Я так думаю, – кричит Скьелстад, – что это и перекрывало Великое Западное!
А затем слышится оглушающий грохот, и весь корабль подкидывает вверх. Этот удар неизмеримо сильнее того, с каким они налетели на башню, и Скьелстада и помощника подбрасывает в воздух, и они взлетают чуть ли не до потолка. А когда они грохаются обратно, Скьелстад ударяется головой и теряет сознание.
Когда мир вокруг сгущается до привычных шумов и звуков, Скьелстад моргает и видит, что первый помощник, бледный как смерть, смотрит в окно.
– Ох, капитан… Вы только взгляните на это…
Капитан Скьелстад, постанывая, медленно поднимается на ноги. А потом подходит к окну и застывает от ужаса.
В океане появился остров. Берега его белые, как отмытая кость, а в центре высится цитадель цвета слонового бивня, громадная, как город, с высокой башней посередине. Океанские воды потоками стекают с нее, завеса воды раздвигается, как занавес в театре, и он видит, что на белых берегах стоят…
Тысячи и тысячи… кого? Людей? На взгляд Скьелстада, это чудовища, жуткие твари с торчащими рогами и зубами. В руках чудовища держат огромные мечи и смотрят на залитое лунным светом море… На волнах качаются тысячи и тысячи длинных, узких кораблей с бледными серебристыми парусами. Они источают едва заметный свет, и кажется, что эта армада, подобная стае гигантских медуз, не только что появилась из океана, а всегда была здесь.
Это флот. Военный флот, огромный, такого ему видеть еще не приходилось.
– Откуда они появились, сэр? – спрашивает первый помощник. – Не сидели же они все время на дне?
Чудовищные солдаты входят в море и шагают к своим призрачным кораблям, готовя их к отплытию.
Впрочем, не все идут в море. Некоторые разворачиваются лицом к «Хеггелунду».
Раздает тихий, низкий гул, словно множество людей одновременно выдохнуло.
Фигуры на берегу разом двигаются, и кажется, словно стая птиц с них вспорхнула, вот только птицы эти блестят, и какие-то они странные…
Нет, это не птицы. Это мечи.
А потом раздается треск – и наступает полная темнота.
— Мир, – говорит чей-то голос, – это всего лишь отсутствие войны.
Мулагеш подпрыгивает, принюхивается и понимает, что потеряла сознание, сидя спиной к стене камеры. Она оглядывается. Свет в тюрьме сейчас притушен, по мрачным темным стенам разливается неяркое, кофейного цвета сияние. С другой стороны решетки кто-то стоит. Кто – не видно, в коридоре темно. Она замечает лишь морщинистый лоб и широкие плечи.
– Лалит? – неуверенно спрашивает она.
– Станцы верят в это, – говорит он. Голос у Бисвала низкий и хрипловатый. – Здесь, в полисе, они столетиями проповедовали это. Я читал. «Война и конфликт суть море, через которое плывут национальные государства». Так святой Петренко сказал. «Те, кому посчастливилось обрести тихую гавань, думают, что это неправда. Они забыли, что война – движущая сила. Война естественна. И только война придает человеку сил».
– Лалит… Какого демона ты делаешь? Зачем ты убил Раду? Ты хоть слышал, что я там тебе говорила?
– Да, слышал, – спокойно отвечает Бисвал. – Я тебе верю.
– А что мечи? Ты их уничтожил?
Он качает головой. Неяркий свет падает ему на лицо. В глазах у него горит странный огонек. Мулагеш он сейчас напоминает хищника, мрачно выбирающегося из тени берлоги.
– Я приказал перевезти их в крепость ради их сохранности.
– Что-что ты сделал?
– Ты сама сказала: пока мечи существуют, нам грозит война, – говорит Бисвал. – И я тебе верю. Но я также считаю, что война всегда нам грозила. Последние семьдесят лет Сайпур пользовался своим превосходством в мире. Никто не мог бросить вызов его мощи и гегемонии. Но это сделало нас слабыми и мягкотелыми.
– О чем ты?