Город клинков

— Помимо ритуала, имелись еще и другие способы попасть в Город Клинков. Если бы у нас был вуртьястанский клинок, к примеру. Или если бы мы умели погружаться в медитацию, как адепты. Тогда мы могли бы поднять меч и подчинить его себе.

— Подчинить? Как это? Я думала, что, если возьмешь в руки такой меч, станешь одержимым, — удивляется Мулагеш. — Как тот бедняга в гавани.

— Это такая улица с двусторонним движением, — говорит Сигню. — Клинки могли исполнять роль телефона, чтобы установить прямую связь с Городом Клинков. Просто когда Оскарссон взял в руки меч, он, как бы это сказать, не владел искусством медитации. А самое главное, у Жургута явно были другие планы, и обучение в них не входило. Так или иначе, но в древние времена этот привратник как раз отвечал за то, чтобы останавливать и изгонять подобных паломников. Недостойные не могли установить связь с Городом Клинков.

— Хорошо. Если меня пропустит привратник, — говорит Мулагеш, — потом что?

Тут она вспоминает свое видение — город, над которым высится странная белая цитадель.

— Там замок? Башня? Может, даже обиталище самой Вуртьи?

— Я не знаю, генерал, — говорит Сигню. — Вам известно больше, чем мне. Вы ведь там побывали.

— Отлично, — вздыхает Мулагеш.

Сигню обращает взгляд к востоку, где протянулась изломанная линия вуртьястанского побережья. Утесы похожи на складки темной измятой скатерти, блестящей в серебряном свете луны.

— Иногда я забываю, каким прекрасным может выглядеть этот пейзаж.

Мулагеш что-то ворчит себе под нос.

— Здесь, в этих краях похоронен сын Валлайши Тинадеши. Вы знали об этом?

— А? — переспрашивает Мулагеш. Потом она все-таки вспоминает, о чем идет речь. — А, да. Малыш.

— Ему было четыре года, когда он заболел и умер от чумы. Да, совсем маленький.

— Безумная идея — перевезти сюда семью.

— Времена были другие. И я не уверена, что она планировала ту беременность. Но вы правы. Честолюбие и обязанности… в общем, все это безмятежному сну не способствует.

Мулагеш косится на Сигню. Она никогда ее не видела такой несчастной и сосредоточенной.

— Когда смотришь, что ты там видишь?

— Помимо скал? Это сложно объяснить.

— А ты попробуй.

— Ну хорошо. — И она показывает рукой: — Я вижу там идеальное место для гидроэлектростанции. И не одной. Мегамунды, гигамунды вырабатываемой энергии. Еще я вижу прекрасные места для нефтеперегонных заводов, для фабрик и прочих промышленных объектов. Вода — это жизненно важная вещь для промышленности, особенно пресная вода, — а в Вуртьястане нет в ней недостатка. Вот расчистим мы ложе реки… Ох, это же настоящая промышленная революция, и после нее край полностью преобразится.

— Иногда мне трудно понять, любишь ты эти места или ненавидишь.

— Я люблю их — у них большой потенциал. И я ненавижу прошлое. И в настоящем мне все не нравится.

Она подтягивает к груди колени и обхватывает их руками.

— Ты относишься к местам, где вырос, так же, как относишься к своей семье.

— Как это?

Сигню надолго задумывается:

— Нравиться и любить — это разные вещи.

* * *

Следующим вечером Мулагеш задремывает в своей каюте, убаюканная волнами. Тут из кубрика раздается ворчанье — притом растерянное — Сигню.

— Что? — спрашивает Мулагеш, садясь. — Что там?

— Мы почти на месте.

— А. Ну это же хорошо, разве нет?

Мулагеш встает и проходит в кубрик.

Сигню прижимает к глазу подзорную трубу, разглядывая то, что кажется крохотной кочкой на горизонте.

— Да. Нет. Я хотела приблизиться к нему днем. А нам еще идти несколько часов.

Она опускает подзорную трубу.

— Ночью туда нельзя. Ночью… там все по-другому. Или так кажется.

— Так что нам делать, шкипер? Я не знаю, нам теперь в дрейф или, как там это называется, лечь и ждать следующего дня?

Сигню качает головой.

— Тут в дрейф не ляжешь — кругом другие острова и островки. Это слишком опасно. Но на Клыке есть пристань — она не ахти, конечно, но сойдет. — Она морщится и высовывается из люка. — Подожди немного.

Мулагеш сидит рядом с Сигню и смотрит, как вырастают на горизонте острова. Сначала они похожи на маленькие точки, а потом они растут… Растут…

И растут.

И растут.

Глаза ее широко распахиваются:

— Во имя всех морей.

Это не просто острова, какими она их себе воображала: скалистые берега, несколько истрепанных ветром деревьев… Нет, это массивные, высокие колонны из серого камня, камни громоздятся один на другом, и кажется, что они раскачиваются и склоняются, как тростник у берегов реки под порывами ветра. А с одной стороны у них…

Мулагеш хватает подзорную трубу:

— Это лица?

— Да, — мрачно отвечает Сигню. — Лица святого Жургута, святого Петренко, святого Джованека, святого Тока… Все это герои, воины, убившие сотни людей.

Она снова берется за румпель и ведет яхту по узким проливам между высящимися над ними островами.

— Они называют их Клыками Мира. Это из поэмы. А последний остров — это Клык. Сейчас уже никто не помнит, как его звали по-настоящему. Во всяком случае, так мне сказали. И это самый важный остров.