Город клинков

— До тех пор, пока в нем не возникала нужда… — продолжает Сигню, — и тогда совершали жертвоприношение. Кто-то брал его в руки, и… — тут она ежится от страха.

— Может, ты и права, и Клыки Мира — это одно большое кладбище… — говорит Мулагеш. — Место, где пребывают оружие и души самых почитаемых святых. Вот только сейчас… да, кто-то сейчас заделался разорителем могил…

Она переводит лучик фонаря на лес.

— Может быть, они именно так заполучили активный вуртьястанский меч.

— Возможно, тот самый, что пытались передать тебе?

— Возможно. А еще возможно, что они нашли несколько таких мечей.

— Неутешительная новость…

Мулагеш выходит и начинает рассматривать площадку перед дверью: должно же здесь что-то такое быть, какая-то наводка — лицо, к примеру, — чтобы идентифицировать хозяина захороненного тут меча… Но нет, ничего такого, только декоративная резьба…

— Может, это кто-то такой известный, — говорит она вслух, — что можно было не подписывать захоронение. Я так понимаю, это не та могила, которую искала в городе Чудри?

Сигню, бледная и растерянная, выходит из склепа.

— Могила, в которой пребывают души всех вуртьястанских воинов? Нет, не думаю. Во всяком случае, им тут было бы тесновато. — Она ежится. — Что-то мне не хочется больше бродить по Клыку в поисках других разоренных могил…

— Я тоже. Пойдем. Отведи меня на вершину.

* * *

Подниматься в гору становится все тяжелее и тяжелее, причем, скорее всего, это из-за тропы: чем дальше они взбираются по влажным, блестящим булыжникам, тем выше кажутся деревья и чернее темнота вокруг.

— Что-то тут не так, — говорит Сигню.

— Не так, да. Знакомое ощущение. В Мирграде были такие места, — соглашается Мулагеш. — Которые вроде бы здесь и в то же самое время… не здесь. Похоже на шрамы?

— Шрамы на чем? — спрашивает Сигню.

— На реальности.

Наконец они выбираются на вершину. Там стеной стоят высокие деревья, а через последние ступени лестницы перекинута большая, идеальной окружности каменная арка. За ней угадывается какое-то строение.

Мулагеш замедляет шаг и останавливается, рассматривая здание. Оно похоже на купол — большой, коричневый, округлый, тридцать или сорок футов в ширину. Но сделан он из сломанных и расплавленных клинков: клинков мечей и лезвий топоров, ножей, серпов, наконечников копий и стрел, смятых в единую многослойную массу, бурую от ржавчины и ощетинившуюся остриями. Дверь в купол обрамлена мечами, торчащими как зубы в пасти огромного животного. Турин впервые сталкивается с таким злобным архитектурным чудищем.

— Это оно и есть, да? — говорит Мулагеш.

— Да, оно, — отвечает Сигню.

— Ты когда-нибудь сюда заходила?

Сигню качает головой:

— Мы приближались, смотрели, но… никогда не заходили дальше ступеней лестницы. Здесь все как-то… неправильно, что ли… Один мальчишка набрался храбрости и закричал, хотел, чтобы старик вышел, но мы в ужасе сбежали, а мальчишка потом спустился и сказал, что ничего не видел. Ты реально думаешь, что это сюда хотела попасть Чудри?

— Думаю, да.

— А… мы туда пойдем?

Мулагеш смотрит на купол. Она кожей чувствует чей-то взгляд, устремленный на нее из темноты. И тут ей кажется, что там, в глубине купола, кто-то вздохнул и ветерок подхватил это легкое дуновение.

— Я пойду, — говорит она. — Мне там не нравится, но я пойду. А ты?

Сигню некоторое время молчит. Потом качает головой и выговаривает:

— Не мой корабль — не мои крысы.

— Видимо, это такая дрейлингская пословица, потому что смысл твоего глубокого утверждения от меня ускользает.

— Я хочу сказать, что это ваше задание, генерал, не мое. Я лучше тут постою посторожу.

Мулагеш проходит под аркой.

— Согласна. Я тебя понимаю.

Она стоит перед входом в купол с винташем на изготовку.

— Если я не выйду через тридцать минут, — говорит она, — кинь туда гранату.

— Что? — чуть ли не подпрыгивает от удивления Сигню. — Кинуть гранату? И тебя убить?

— Если я не выйду через тридцать минут, значит, я уже умерла, — говорит она. — И я не хотела бы, чтобы это демоново место прожило больше, чем я.

Тут она поднимает винташ, низко пригибается и делает шаг в темноту.

* * *

Внутри темно, хоть глаз выколи. Потом глаза Мулагеш различают лучи света, просачивающиеся через мрак наверху. Затем она понимает, что лунный свет проглядывает сквозь отверстия в откованном из тысяч клинков куполе. Но это какой-то неправильный лунный свет: он неяркий и желтоватый, словно над куполом — неправильное небо. Турин припоминает, как это было во время Мирградской битвы, когда Божество появилось и навязало городу свою реальность. Тогда даже небо изменилось — и здесь происходит то же самое: это не настоящий свет, а его грубое подобие, и над куполом небо вовсе не похоже на то, что она видела, входя сюда.

Свет завивается кольцами, клубится и волнуется у нее над головой. Она делает глубокий вдох и понимает, что здесь полно дыма.

Резкий запах заполняет легкие, и у Мулагеш начинается жуткий приступ кашля. Такой вони она еще не нюхала — пахнет какими-то маслами, деревом и разлагающейся плотью. Она смаргивает набежавшие от кашля слезы. Глаза постепенно привыкают к темноте.