Мулагеш падает в грязь, запускает в нее пальцы и радуется: холодная, влажная земля, что может быть лучше. Она наконец-то выбралась из этого жуткого места.
— Он там был? — спрашивает Сигню. — Что произошло? Ты получила то, что хотела?
Мулагеш поднимает на нее взгляд. Сигню смотрит на нее большими глазами, в руке у нее граната. Палец Сигню держит на чеке. Потом она нервно улыбается и опускает гранату в карман.
— Ну вот. Ты же сказала — тридцать минут.
Мулагеш откашливается и сплевывает.
— Ублюдок, — хрипит она.
— Что с тобой? — спрашивает Сигню. — Ты в порядке?
— Нет. Нет, я, мать его за ногу, совсем не в порядке.
Мулагеш поднимается — ноги еле держат ее. И тут она оглядывается на купол из клинков.
— Назад! За деревья — быстро!
Сигню пятится.
— Что? Зачем?
Мулагеш снимает с пояса гранату и выдирает зубами чеку. Сигню вскрикивает у нее за спиной, когда Турин с размаху забрасывает гранату в дверь купола из клинков. Потом они с Сигню бегут прочь со всех ног.
Мулагеш проскакивает арку, бросается на землю и съезжает по склону холма, прикрывая голову. И ждет. И ждет.
Ничего не происходит. Взрыва не слышно.
Она ждет еще немного. Потом поднимает голову и видит, что Сигню лежит на животе в кустах.
— Что… не разорвалось? — спрашивает она.
— Нет! — злится Мулагеш. И встает. — Нет, не в этом дело. Оно не дает ему умереть — вот что он сказал. Ублюдок! Оно не дает ему умереть!
Она подходит к арке и всматривается в купол, дрожа от гнева.
— Пошел ты! — орет она. — Ты слышишь? Пошел ты на хрен!
Ей никто не отвечает. Только деревья шелестят под ветром.
Сигню тоже встает:
— Генерал Мулагеш, я думаю, нам… пора. Пора уходить отсюда.
Мулагеш хочет попробовать еще раз, снова кинуть гранату в этот проклятый купол и услышать эхом отдающийся грохот, просто чтобы хоть как-нибудь уязвить того говнюка…
— Генерал Мулагеш?
— Что? — выныривает она из своих мыслей. — А?
— Нам пора, — повторяет Сигню. — Пойдемте. Не надо было сюда приходить.
Словно во сне Мулагеш поворачивается и идет вниз по тропе. Дойдя до середины пути, она обнаруживает, что по щекам у нее катятся слезы.
Они уже давно вышли в открытое море, а Мулагеш все сидит на палубе и смотрит на отражение луны в океане. Сигню у руля, она уверенно правит яхтой, и та послушно бежит по темным волнам. Прошло уже три часа, но они ни разу друг с другом не заговорили.
Наконец Сигню решается спросить:
— Ты видела его, да?
Мулагеш не отвечает. Как было бы здорово — просто соскользнуть с палубы в эти темные воды и почувствовать, как течение затягивает тебя ко дну.
— С тех пор как ты оттуда вышла, на тебе лица нет, — говорит Сигню. — Словно ты заболела. И вообще ничего не рассказала. Он… он что-нибудь с тобой сделал? Может, я не знаю, отравил?
— Нет. Мать твою, не знаю. Может быть.
Сигню выскальзывает на палубу и садится рядом с ней. Мулагеш не смотрит на нее.
— Может, я сама себя отравила. Причем давно. Просто я только сейчас это поняла.
Турин смотрит в воду, потом на свой протез. Локоть болит. Голова тяжелая, глаза закрываются. Как же трудно веки разлепить, не то что двигаться.
И она начинает говорить.
Она рассказывает Сигню о походе, о Шовейне, захолустном городке неподалеку от Мирграда, куда они пришли сорок лет тому назад. Она рассказывает, как следующей ночью встали лагерем и резали угнанных свиней, а кругом слышалось их жалобное хрюканье и пахло кровью. Рассказывает, что они оставили за собой дымящиеся руины городка.
Она рассказывает, как сидела, затачивая кинжал, у палатки Бисвала. И как подошли Санхар и Банса, нырнули в палатку и о чем-то с ним тихо говорили.
Бисвал позвал ее. Она вошла, а он произнес:
— Лейтенант Мулагеш, эти двое молодых людей решили, что не могут далее идти с нами.
И она сказала:
— Вот, значит, как, сэр.
— Да. Вот так. Они считают, что то, что мы делаем… как ты там выразился, Банса? Совершенно аморально?
И Банса ответил:
— Да. Да, сэр. Я… Мы считаем, что заниматься этим — неправильно. Мы больше не можем делать это. И не будем. Простите, сэр, но просто не готовы в этом участвовать. Вы, конечно, можете нас посадить под замок, но мы тогда просто попытаемся сбежать.
Бисвал сказал:
— Это все красивые слова. У нас нет ресурсов, чтобы запереть вас, и я не могу терять время на то, чтобы вас отстегали. Поэтому у нас, похоже, нет выбора — надо вас двоих отпустить.
Как они удивились. Прямо в шоке были. А когда они вышли, Бисвал посмотрел на нее и сказал:
— Болты на них не переводи, ладно?
И она все поняла. Впрочем, она поняла, чем это кончится, когда Банса заговорил.
Они вышли, и тут Бисвал остановил их прямо у палатки. Он повернулся к ним, улыбнулся и сказал:
— Ребята, можно вас еще на минуточку…
Голос у него был такой веселый, словно он действительно хотел пообщаться. А потом посмотрел на Мулагеш, и глаза его блеснули — она уже стояла с ножом наготове.
В темноте визжали, кругом разливался запах свежей крови.