Город клинков

— Пожалуйста! Я должен! Просто… просто сделай для меня еще и это. Это последнее, я более ничего не попрошу у тебя.

— Сигруд…

Он смотрит на нее, и вид у него решительный:

— Я хочу присутствовать на ее похоронах.

— Похоронах? Сигруд, я не могу…

— Хоть издалека на них посмотреть! Я должен это увидеть. Я должен убедиться, что она почила с миром.

— Разве ты не хочешь, чтобы ее похоронили дома?

— Похоронили? Дрейлинги не хоронят своих мертвых.

Тут он смотрит на запад, где стоят у берега краны ЮДК.

— А это и есть ее дом. Она посвятила этому месту и этой работе всю свою жизнь. Если уж это нельзя считать домом, Турин Мулагеш, то что же тогда дом? Я не был рядом с ней, когда она нуждалась во мне, поэтому… пожалуйста. Пожалуйста, пусть я буду рядом с ней хотя бы для этого.

* * *

Вечер выдался холодным, и солнце раскрасило небо широкими полосами вишнево-красного. Мулагеш надела свою парадную форму впервые за много лет, и город внизу весь залит светом факелов — работы по реконструкции возобновились. И, несмотря на такую красоту, на сердце у Мулагеш лежит тяжкий груз, и ничего ее не радует.

Винташ оттягивает руку. Ох, если бы только Сигруд не просил ее об этом… Но он попросил, и она не смогла отказать.

Малые ворота в западной стене крепости открываются. Оттуда выезжают конные носилки, в которые впряжен большой тяжеловоз. Нур идет рядом, на нем тоже парадная форма, и он кивает Мулагеш. За ним следует небольшая свита офицеров, их немного, ровно столько, чтобы выказать уважение — все же, в конце концов, хоронят не сайпурца. Она ждет, когда носилки поравняются с ней, закидывает винташ на плечо и идет рядом с Нуром.

Она оборачивается: все готовили впопыхах, и это, конечно, не похоронные дроги, которые больше приличествовали случаю. В носилках она различает завернутое в шкуры тело.

— Странный какой-то у них ритуал, — говорит Нур, пока они шагают по дороге в город. — Нет, погребальный костер — это я понимаю, но сжигать корабль?..

— Это символический акт, — говорит Мулагеш.

— Корабль жалко, — пожимает плечами Нур. — Впрочем, у дрейлингов он явно не последний…

— Я так понимаю, это знак уважения.

В город они спускаются долго, но теперь дорога ей хорошо знакома. Мулагеш идет по улице и оглядывает прочные деревянные конструкции, которые обещают стать крепкими дрейлингскими домами — хотя сейчас работы прекращены из-за похорон. Через три недели этот город будет уже не узнать. Но самые большие перемены — в гавани. Сейчас волнолом и маяк испускают мягкий золотистый свет.

— Ого, — говорит Нур, когда они подходят ближе. — Что это?

Мулагеш еще минуту вглядывается в пейзаж, а потом понимает: волнолом и каждый балкон маяка светятся огоньками, и над каждым она видит суровое и грустное лицо.

— Лампады, — поясняет Мулагеш. — Это рабочие. Они пришли на похороны. И у каждого в руках — лампада.

— Это все… для нее? Я-то думал, она обычный инженер была.

Носилки сворачивают в сторону от гавани — они направляются на северный берег Солды.

— Она сделала невозможное, — говорит Мулагеш. Она кивает туда, где Солда теперь течет по освобожденному от камня руслу. — Она расчистила русло, построила гавань. Сделав это, она оказала неоценимую услугу стране. Теперь Соединенные Дрейлингские Штаты сумеют расплатиться со всеми займами.

— Ты думаешь, дочка довкинда сделала все это?

— Она запустила весь процесс, как мне кажется.

На берегу реки лежит небольшая лодка. Это маленькое деревянное суденышко, нарядно украшенное — Сигню была бы, наверное, против… Зам по безопасности ЮДК Лем стоит рядом с ним. На Леме корпоративная униформа, и он мрачен и подавлен.

Мулагеш подходит и видит, что лодка пуста, только на дне лежит немного веток для розжига. Этого она не ожидала. Лем виновато смотрит на нее:

— Мы подумали, что надо выложить лодку ее старыми чертежами. Теми, что она не воспользовалась. Но потом решили — она бы этого не одобрила. Она бы хотела, чтобы мы пустили их в дело.

— У нее не было времени на мирские развлечения, — говорит Мулагеш. — И я сомневаюсь, что все это приносило ей удовольствие. Что ж… что теперь?

— Теперь мы положим ее в лодку, — тихо отвечает Лем. Он поднимает высокий прозрачный кувшин с желто-оранжевым маслом. Рядом стоит свечка в маленьком стеклянном стакане. — Мы поставим масло на нос. Затем спустим лодку на воду, зажжем свечу, и кто-то перережет веревку. И когда лодка выйдет в море, все вспыхнет. Согласно традиции, нужно выпустить горящую стрелу, но… — он опять виновато взглядывает на нее, — сейчас мало кто умеет стрелять из лука.

— Понятно, — говорит Мулагеш.

Она отступает в сторону, когда Лем и другой работник ЮДК протягивают руки и осторожно вынимают тело из носилок. Они обращаются со своей ношей так деликатно, словно держат охапку лилейных лепестков.

Они бережно укладывают тело в лодку. Лем развязывает узел над шкурами, и те раскрываются — под ними становится видно лицо.