Город клинков

— Да. Генерал Турин Мулагеш — прирожденный лидер. Она множество раз сражалась за родину, в шестнадцать пережила серьезнейшую травму, но сумела выйти из этого испытания лучшим человеком, чем была. Она уже дважды защитила сайпурских солдат от божественных сил, и все это случилось на глазах у публики. Ею восхищаются и военные, и гражданские. Она приличный человек и умеет признавать свои ошибки. А в делах военных она разбирается всяко получше любого политика в нынешнем правительстве. Словом, она — прекрасный кандидат, за которого наверняка проголосуют.

— Ты хочешь втянуть ее в политику? — в ужасе спрашивает Сигруд.

— Я должна оставить после себя человека, который бы продолжил мое дело, Сигруд, — тихо говорит Шара. — Кого-то, кто мог бы сразиться за него. Когда Мулагеш ушла в отставку, для меня это стало серьезным ударом. Но мне кажется, я поняла, почему она так поступила. Турин Мулагеш — из тех людей, которые посвятили свою жизнь тому, чтобы остальные люди жили лучше и жили в мире. Она посвятила себя, так скажем, служению. А если она считает, что не служит, то кажется себе бесполезной. Я отправила ее в Вуртьястан, чтобы пробудить ее, напомнить ей об этом, чтобы она снова пообщалась с обычными солдатами и вспомнила, кто она и зачем все это делает.

Шара склоняет голову.

— Я чувствую, что Турин Мулагеш действительно очнулась ото сна. Очнулась, да так, что я сама такого от нее не ожидала. Она сейчас невероятно активна.

— После всего, через что ей пришлось пройти, — говорит Сигруд, — после всего, что она видела и делала, — ты хочешь, чтобы она баллотировалась на самые высокие должности? — Он качает головой. — Шара, Шара… ты много чего мне рассказала, но это слишком. Слишком жестоко по отношению к ней.

— Все мы вынуждены идти на компромиссы, если хотим сделать мир лучше, — почти жалобно говорит Шара. — Это всего лишь один из них, а мне пришлось много раз так поступать. Сайпуру скоро предстоит выяснить, каким государством ему быть: все той же страной, что полагается на слепую силу, без оглядки на последствия для себя и для других стран? Или попытаться стать чем-то… другим? Возможно, кем-то более мудрым, более разумным? Мулагеш лучше всех может помочь моей стране принять историческое решение, и процесс уже запущен, Сигруд. Когда на следующей неделе она приедет сюда, я официально попрошу ее согласия на это.

— А если она откажется?

— Я умею убеждать, — говорит Шара. — Ты это знаешь не хуже меня.

— Да, ты весьма талантлива в этом, — с горечью отзывается Сигруд. — У тебя хорошо получается вкладывать свои идеи в головы людям… Вот только не знаю, простит ли нас мир за то, что мы натворили, Шара.

— Что ты имеешь в виду?

— Что я имею в виду… Иногда мне кажется, что это судьба отобрала у меня дочь, — говорит он. — Я слишком много убивал в своей жизни. Детей, возможно, мужей, жен, родственников. Наверное, это справедливо, что я теперь обречен на ту же судьбу. И, думаю, это справедливо, что тот, кто много воевал, должен бежать от войны.

Он смотрит на девочку в руках Шары и пытается вспомнить, каково оно было много лет назад — какая она была маленькая, теплая, как блестели ее глаза.

— Если бы неделю назад ты спросила меня, стоит ли оно того, я бы сказал тебе да. Но если ты спросишь меня сейчас, Шара Комайд, если ты спросишь меня сегодня, стоило ли оно того, — я отвечу: нет, нет, тысячу раз нет. Ни одна война не стоит таких жертв.

Он проводит по стеклу пальцем, и Шара и ее дочь исчезают.

* * *

Мулагеш медленно просыпается, слушая рокот волн. «Не забывай, где ты. Помни, где ты».

Она не сразу понимает, что уже не спит. Открывает глаза и смотрит в потолок — она все в той же обветшалой дрянной гостинице. Потом она садится, делает глубокий вдох и осматривается.

Через заляпанные шторы просачивается солнечный свет, который время от времени перекрывают тени птиц, ныряющих за добычей и снова взлетающих над доками за ее окном. Она слышит, как перекрикиваются портовые грузчики, проклиная неповоротливость и криворукость товарищей или обмениваясь сальными шутками. В воздухе стоит запах морской соли, дизеля и сигарет.

Другими словами, пахнет цивилизацией во всем ее грязном и шумном величии. Двадцать три дня назад она села на корабль в Вуртьястане и оказалась здесь — это последняя ее пересадка на пути в Галадеш. Аханастанские доки — место неспокойное, и она вправду не понимает, почему ей здесь так легко и приятно. Тут она вспоминает, как Сигруд много лет назад в Мирграде сказал: «Многие люди терпеть не могут порты. Считают, что они грязные и опасные. Возможно, так оно и есть. Но морской порт — это еще и ворота в лучшую жизнь».

Турин поворачивается к тумбочке, на которой лежит, поблескивая, металлическая рука. Пальцы на ней согнуты под интересным углом — словно рука кому-то машет, прощаясь. Механизм ее частично поврежден клинком Панду, и некоторые сочленения плохо сгибаются. Но ей плевать. Мулагеш берет ее с тумбочки и приставляет к левой руке — та до сих пор перевязана после поединка с Панду. Пять щелчков — и протез пристегнут.