— И что теперь мне делать? Или ты приехал только за тем, чтобы сообщить: так и так, генерал, из-под вас немножко выдернули ковер, спасибо, до свидания? Может, я не знаю, апелляцию какую можно подать? Как-то оспорить решение?
— На самом деле, такое нередко случается. Некоторые офицеры вынуждены уйти на пенсию по состоянию здоровья, в связи с семейными обстоятельствами и так далее. В таких случаях военный совет может проголосовать за то, чтобы не учитывать оставшееся до полного срока выслуги время и все равно предоставить повышенную пенсию. Но так как вы, э-э-э-э, ушли в отставку при… э-э-э… сложных обстоятельствах, они решили повышенную пенсию не давать.
— Сраные говнюки! — рычит Мулагеш.
— Да. Но есть, конечно, выход из ситуации. Если попавший в подобное положение офицер продемонстрировал в свое время безупречную службу Сайпуру, ему предоставляют возможность отправиться с, как это великодушно прозывается, «обзорной экскурсией».
— Проклятье. Я помню про такое. Выходит, я проведу оставшееся мне до срока выслуги время, «осматривая оборонительные сооружения» Континента. Я правильно тебя поняла?
— Совершенно верно, — кивает Питри. — Речь идет об обязанностях исключительно административного характера. Премьер-министр лично позаботилась о том, чтобы подобная возможность была вам предоставлена.
Мулагеш задумчиво постукивает по столу деревянной рукой. Пока она сидит, погруженная в свои мысли, Питри украдкой разглядывает протез: тот пристегнут к локтю, ременная петля обвивает бицепс, до сих пор поражающий бугристостью и размером. Мулагеш натянула на культю рукав хлопковой рубашки, возможно, чтобы избежать раздражения от трения, и он заметил, что вокруг туловища у нее тоже что-то вроде переплетенных ремней. Видимо, это сложно устроенный протез, и носить его не слишком легко — что вовсе никак не способствует смягчению и без того вспыльчивого нрава генерала Мулагеш.
— Глаза, Питри, — вдруг совершенно спокойно произносит она. — Или ты слишком давно не разговаривал с женщиной?
Изумленный Питри на всякий случай продолжает таращиться на лежащую между ними бумагу.
Мулагеш сидит молча и неподвижно. А потом:
— Питри, я могу спросить у тебя кое-что?
— Конечно-конечно…
— Ты ведь в курсе, что я только что подстрелила человека?
— Д-да. Я в курсе.
— И ты прекрасно понимаешь, что я его подстрелила, потому что он зашел на землю, являющуюся моей частной собственностью. И еще потому, что он придурок.
— Вы очень четко это сформулировали, да.
— Так вот. Почему бы мне не поступить точно так же с тобой?
— П… простите?..
— Питри. Ты входишь в ближайшее окружение премьер-министра, — говорит Мулагеш. — Официально ты не главный помощник и все такое, но все равно не какой-нибудь рядовой клерк. А Шара Комайд не послала бы человека из своего ближайшего окружения в такую жопу, как Джаврат, только для того, чтобы сообщить мне: родная, тебе пенсию тут пересчитали. Для этого давно изобрели почту. Так вот. Почему бы тебе не перестать ходить вокруг да около и не выложить всю правду-матку, а?
Питри делает глубокий вдох и кивает.
— Вполне возможно, что, если вы поедете на эту… э-э-э-э… обзорную экскурсию, это станет прекрасным прикрытием для другой операции.
— Вот оно что. Понятно.
Мулагеш кривит рот в усмешке и шумно втягивает воздух сквозь зубы.
— И кто же у нас агент в этой операции?
Питри так внимательно разглядывает бумагу на столе, словно пытается обнаружить в тексте инструкции, как выйти из этой крайне неловкой ситуации.
— Питри?
— Вы, генерал, — говорит он. — Этот агент — вы.
— Понятно, — произносит Мулагеш. — Твою мать.
—
Я хочу сказать — пошли вы в задницу, Питри, — рычит Мулагеш. Деревянная рука со стуком опускается на столешницу — генерал выкладывает обе ладони перед собой. — Я тебе так скажу: говенная это игра — шантажировать боевого офицера пенсией, чтобы он пошел под пули. Да.— Я очень хорошо понимаю, что вы чувствуете, генерал. Но эта операция, она…
— Я ушла в отставку, мать вашу. Я на пенсии. Я сказала, что с меня хватит, я сделала все, что нужно, большое спасибо, теперь оставьте меня в покое. Что, никак не возможно вот просто взять и оставить меня в покое? Я слишком многого хочу?
— Ну… премьер-министр сказала… — начинает очень осторожно говорить Питри, — что эта операция — как раз то, что вам нужно.
— Мне нужно? А откуда Шара, мать ее так, знает, что именно мне нужно? И что мне вообще может быть нужно, как она считает?
И она опять обводит рукой свою хибару, и Питри снова оглядывает вонючий, грязный дом, где ковры свернуты и подпирают ставни, дверца кухонного шкафа перекосилась и не закрывается, повсюду стоят пустые винные бутылки, везде — даже на кухне — навалена грязная одежда и высятся горки рыбьих костей. Потом он переводит взгляд на Мулагеш, и в голову приходит только одно.