Михалка попытался встать, чтобы удержать исчезающую картину, но это уже было выше его сил. Несколько минут старый сторож сидел безо всякого движения, тупо уставившись сонными глазами в ободранную стену.
— Град мой улегся, Нергал[5] кричит.
И просящий суда исполнится сном.
Произнес он вдруг неожиданно ясным и звучным голосом.
После этого на лице его проявилось игривое выражение, и он тоненьким голоском прокричал:
— Я бонобо[6], я бонобо!
И, сидя на табурете, сделал неуклюжую попытку подпрыгнуть. Табурет заскрипел пронзительно и зловеще.
Михалка быстро успокоился и около полутора часов просидел в полной неподвижности, но при этом пальцы его беспокойно двигались, будто сучили невидимую нить.
Вдруг он рывком поднял голову и с невыразимым ужасом посмотрел на пустую стену.
— О мамба[7], — прохрипел сторож и попытался встать. — О мамба, — повторил он жалобно, и незрячие глаза налились кровью.
И тут мышцы его шеи расслабились, и когда голова старика с деревянным стуком ударилась о доски стола, то это уже была голова покойника.
Так мертвый Михалка просидел долго. Пыль, проникающая во всевозможные щели, попадала на мертвеца и постепенно превращала его в каменную статую. Через несколько месяцев тяжелый пылевой панцирь, накопившийся на покрытой рубероидом крыше, легко обрушил ее, обвалил потолок и погреб под собой диковинное изваяние.
А пыль все падала, падала, падала… И погребла пыль город, и не осталось от города ничего, и память о нем исчезла в людях его.
16
Вот мы и добираемся до конца нашей истории.
Прошло много лет. Мальчик вырос, закончил университет, женился. Все у него, как у людей: двухкомнатная квартира, ковер на стене, цветной телевизор, домовитая жена и один-разъединственный сынок с задатками лоботряса. Что же еще? Ага! Скоро они собираются купить машину. Живут они дружно, можно сказать, счастливо. Более того, во всем микрорайоне, по-моему, нет пары счастливее их.
Живет Бывший Мальчик в Киеве, на Оболони. Где именно? Не взыщи, читатель. Не дам я тебе более точного адреса, потому как не очень-то и верю в твою скромность.
Максим Родионович Лин — бывший директор средней школы № 2 — тоже живет в Киеве. Одно время он работал в школе-интернате на улице… не помню точно, как эта улица называется. Знаю только, что по ней с Нивок на Куреневку 32-й автобус ходит. Теперь Максим Родионович не работает. На пенсии он. Я показывал ему рукопись этой книги. Он одобрил. «Главное, сказал он, — все изображено предельно правдиво, как и было на самом деле».
Кто там у нас остался еще? Миша Ваксман. Он работает сейчас в парикмахерской в доме быта, что на площади Шевченко. Двухэтажное такое здание. Миша нисколько не изменился. Можете зайти к нему поговорить. Он вам такого понарасскажет, что… Заодно пострижетесь и побреетесь. Манипуляции эти Миша проводит почти без крови. Так что не бойтесь, любопытные, приходите!
Удивительно, но о городе Глуховичи помнят только несколько человек. Каким-то непонятным образом упоминание о нем исчезло даже из Ипатьевской летописи. А это, вы помните, было предметом наибольшей гордости старожилов. На географической карте тоже нет этого городка. Все это едва ли не самое странное в этой истории.
Если не верите в мою правдивость, пожалуйста, проверяйте. Берите Ипатьевскую летопись и читайте: в ней вы нигде не найдете ни слова о старинном городке Глуховичи; и на самой крупномасштабной карте вы наверняка не обнаружите это название.
17
Но не кончается на этом наша история, нет не кончается.
Иногда среди ночи, словно от толчка, просыпается Бывший Мальчик и тревожно оглядывает комнату, тускло освещенную уличным фонарем. В чем дело? Почему накатывается непонятная тоска эта?
Бывший Мальчик знает, что нужно, обязательно нужно понять причину и наступит облегчение. Но в том-то и дело, что нет никакой явной причины. Есть счастье в личной жизни? Есть.
Несомненно, есть. Успехи в работе? Тоже есть. Нет, причин для беспокойства!
Но беспокойство растет и в конце концов он не может совладать с собой и дико озирается. Давит, давит на него импортная мебель. Тяжелый ворсистый ковер, кажется, вот-вот сорвется со стены, покроет и удавит, заглушив предсмертный хрип. Скорее к окну! Простора! Свежего воздуха!
Бывший Мальчик бесшумно спрыгнул с кровати и направился к окну, рыская по сторонам ожидающим взором. Он был готов ко всему, и для него не было неожиданностью, когда под ноги ему метнулась нарядная, обшитая золотистой парчой козетка. Мощным прыжком он перемахнул через нее, в стремительном броске успел обойти нарядный пуфик и, тяжело дыша, очутился на свободном пятачке у окна.
Бывший Мальчик оглянулся на жену; слава богу, ничего не услыхала, не потревожилась. Она спала спокойно и, как все тучные люди, дышала тяжело, порой всхрапывая.
Он брезгливо отдернул миленькую розовую штору, нежно обвившую его руку и выглянул во двор. Там бесшумно падал мелкий дождь, мерцая в неглубоких лужах. Мокрый серебрящийся асфальт блестел, словно черный лак, и на нем лежали яркие желтые листья. Желтые листья… Желтые…