Город, который построил Я. Сборник. Том 12

 Странно все как-то получается. Я об этом думал уже давно, но боялся не только всем, но даже себе признаться. Нельзя сказать, что это исповедь, но что-то в этом роде. Мысль, которой я сейчас поделюсь с вами, настолько глобальна в позитивистском смысле, что не укладывается ни в какие конструктивные формы не только религиозно-философских или гуманитарно-эстетических, но так же и пульмонолого-эсхатологических понятий. Она заставляет человека проснуться и поразмышлять над очень важной проблемой, которая порой не дает ему не только спать спокойно, но и ровно дышать. Это почти что так же, как если бы вы задумывались о правильности ваших вздохов и постоянно бы это анализировали. Если бы постоянно об этом думали, то сразу же стали бы задыхаться. Так и здесь. Нельзя сказать, что я об этом постоянно вспоминаю, но не учитывать это тоже нельзя, так как лучше все это заранее предотвратить, нежели потом всю жизнь жалеть о том, что была возможность, а ты ею не воспользовался.

  Итак, чтобы поделиться сейчас с вами своей тайной концепцией, я должен заранее предупредить, что осознание этого далось мне нелегко. Я долго молчал и ничего не говорил потому, что чувствовал – не настало то время, когда об этом можно сказать открыто. Но теперь все изменилось. Держать язык за зубами уже не только грешно, но даже опасно. Примерно так, как если бы у вас был шанс предупредить несчастный случай или даже мировую катастрофу, а вы по своему врожденному легкомыслию или по обычной безалаберности этого не сделали.

 Но перед тем, как все же вам все это изложить – еще несколько слов, которые предвосхитят мое откровение, дабы оно не только не смутило, но даже более того, не спровоцировало бы вас осудить меня и плюнуть в мою сторону, не оставляя никаких надежд на реабилитацию перед общественностью. Прежде всего, я сразу же хочу извиниться за то, что будет написано ниже (и даже за то, что уже написано). Дело в том, что человеку один только раз дается сказать что-то очень важное. Если ты этим не воспользовался, то будешь кусать локти и колени оттого, что не сумел, не настоял, не убедил самого себя в этом. На наших глазах разворачивается человеческая трагедия из миллионов несчастных судеб, непредвиденных коллизий, а все потому, что заранее не предотвращено, неправильно спланировано, не вовремя сказано. И совершенно непонятно, где начало пути, где его конец; где цель, а где отсутствие таковой. Все размыто, как в мыслях у носорога.

 Мы практически подошли к самому главному – к тому, что должно быть реализовано в слова, словосочетания, звук. Но незаурядная природная интуиция подсказывает мне не торопиться и сделать еще кое-какие замечания ввиду не полной подготовленности человечества к моему чистосердечному, как лесной ручей Шуберта, признанию.

 Нельзя сказать, что после того, что вы узнаете через несколько строк, а может быть абзацев, повернет вспять вашу жизнь, но и думать о том, что этого не произойдет, было бы преждевременно. Никто заранее ни в чем не должен быть уверен, так как это вступило бы в противоречие с генеральным планом Творца. Только он знает, что, к чему и как. Хотя я где-то слышал, что Творец дал человеку свободу выбора, но здесь выбирать-то нечего и не из чего. Что ни выберешь, все какое-то неинтересное, ненастоящее, быстро надоедает. Даже поесть нормально нельзя, пообедал – и тут же расхотел есть. За что ни возьмешься, все быстро заканчивается. И все несерьезно. Потому что бессмысленно.

 Смысл есть только в том, о чем я вам сейчас поведаю. Может быть не сию секунду, но скоро. А пока подумайте о том, что вы должны смириться с моим прозрением и до конца им проникнуться. Есть мало людей на Земле, которые могли бы достойно, с пониманием отнестись к этому. Но пока есть еще люди неподготовленные, я вынужден молчать и молиться за них, чтобы миновала их участь непонимания и отстраненности от истины.

 Ничего… Мы все вместе, засучив рукава, будем работать, повышая сознательность человека, еще не достигшего той степени устремленности и пытливости, благодаря которым он смог бы встретить мою идею с наивностью ребенка, прокалывающего иголкой надувной шарик; радостью дворового мальчишки, дергающего соседскую кошку за хвост; неопытностью молодого воришки, неосторожно выронившего кошелек из кармана Зои Рувимовны Мотовиловой, возвращавшейся в час пик с работы в переполненном трамвае; высокой нравственностью Льва Михайловича Кржижановского, ехавшего на своем новеньком «Мерседесе» от молодой любовницы домой, с букетом цветов для жены и дорогими подарками для детей; и, наконец, мудростью и железной волей перед трудной старостью Ерофея Ивановича Ротенберга, который, несмотря на постоянные позывы к мочеиспусканию и хождению под себя, сохранил чистый разум, с помощью которого он каждый день пересчитывает количество конфискованного имущества и денежных знаков у страны своего детства, где еще школьником в пионерлагере бегал по лесным чащам, ломая кустарник, а по вечерам зажимал молодую пионервожатую из соседнего отряда.

Нет… Рано пока.