Город, который построил Я. Сборник. Том 3

– Я тоже. Ну ладно, созвонимся, – закончил он разговор и убежал.

Звонить было некуда, так как, там где мы жили, телефона не было, а где он проживал,  никто не знал. Я смотрел на удаляющуюся фигуру отца с виолончелью за спиной, и меня вдруг наполнило чувство смирения и некой упорядоченности. Людская толпа, которая поднималась вверх по широкой улице, и в центре которой был отец, преобразовывалась в моем сознании в поток бесконечной энергии, неся с собой тысячи жизней, и бросая их в пучину и круговорот событий для неведомой никому высшей цели. Но есть ли она, эта высшая цель? Не знаю. Мне почему-то в этот момент показалось, что есть просто беспрерывный, отчасти бессознательный мировой поток, и не где-то высоко во Вселенной, а именно сегодня и сейчас, в данную минуту, на Покровке.

Но долго стоять и размышлять об этом, было нелогично, так как это противоречило бы моим новым умозаключениям. Это значит – быть вырванным из всеобщего движения жизни и потери только что неожиданно приобретенного смысла. Поэтому я, повернувшись в противоположную сторону удаляющегося отца, двинулся в направлении площади Минина.

Эх! Валера… Валера

Как-то раз (а может быть даже и не раз), мой товарищ детства Валера Силантьев, занимался дома ипсацией. Он был подвержен мощным атакам бесовской конницы из далекой восточной страны Малакии. В этот неподходящий момент в квартиру вошла его мать. Увлеченный важным делом, он не услышал звуки отворяющих дверь ключей и был очень удивлен…

Печаль, обнаруженная Валерой на лице матери, была глубокой, с признаками горького разочарования и тихого отчаяния. Так они простояли минут пять, молча, опустив головы, не смея нарушить тишину момента. После чего, не сумев перебороть в себе шквал интенсивных противоречивых чувств, тетя Клава захлопнула дверь и покинула квартиру. В плену жесточайших угрызений совести, Валера бросился по лестнице за ней:

– Мама! Вернись! Я тебе сейчас все объясню!

Рапсодия в светло-синих тонах

Ему тогда было лет сорок пять – сорок семь, и у него только-только стал прорезаться бархатный бас-баритон. Мечта детства стать оперным певцом не давала покоя, и он ездил в Дзержинск на уроки вокала к Раисе  Михайловне три раза в неделю. Раиса Михайловна была педагогом со стажем, она работала уже пятьдесят лет и пропустила через себя не один десяток тысяч студентов.

На выходные все ездили к ней в Кузнечиху, в маленькую двухкомнатную квартиру и распевались. Распевка продолжалась целый день, и картина была при этом следующая: к восьми часам утра у пианино одновременно мычалo пятнадцать – двадцать пять певчих, и постепенно этот состав пополнялся вновь прибывшими. Ротация происходила постоянно, кто уставал – уходил, но приходили еще чаще, поэтому в квартире в среднем к концу рабочего дня присутствовало человек сорок.

Во время сеанса учительница пения сидела за пианино и грызла сухари. На пюпитре у нее стояла "Книга о вкусной и здоровой пище", а в ванной тарахтела стиральная машина "Вятка". Затем, когда вечерело, все рассаживались за большим прямоугольным, с подбитыми углами, столом и принимались пить чай с овощами.

В будни же, вся эта толпа любителей пения "закрытой манерой" осаждала холодные, заплеванные семечками вагоны электрички, и ехала с Раисой Михайловной в музыкальное училище в Дзержинск попеть гаммы.

Я тоже был тогда среди них и не терял возможности прокатиться в город химиков погорланить, а на уикендах у преподавателя меня всегда ждал стакан жиденького чая с укропом или редькой. Так продолжалось почти год, и под конец учебного семестра он подошел ко мне с просьбой:

– Марс, Вы бы не могли мне саккомпанировать несколько романсов?

Он работал в Дзержинском музучилище в качестве преподавателя концертмейстерства и прекрасно владел фортепиано. Я же закончил нижегородское им.Балакирева по классу ф-но (хотя и начинал учиться именно в Дзержинске) и владел искусством аккомпанемента если и чуть хуже, то только из-за недостатка опыта.

– Конечно! – ответил я с энтузиазмом, – мне только нужно заранее заглянуть в ноты.

– Я думаю, в этом нет ни малейшей необходимости, – учтиво отреагировал мой собеседник – там нечего играть, партии очень простые – Кюи, Варламов, Даргомыжский.

– Ну, тогда я готов! – не имея желания возражать ни одному слову и чувствуя гордость за предоставленный мне шанс проявить себя, я, будучи человеком, не очень организованным, но всегда очень щепетильным в вопросах времени, спросил:

– Где и когда?

– Что, где и когда? – переспросил он, явно не ожидая моего быстрого согласия и немного смутившись.

– Будем репетировать?

– Ах, да… Приходите ко мне завтра, допустим, в семь часов вечера. Вас это время устроит? – деликатно поинтересовался он.

– Сейчас, посмотрю только в мой блокнот – ответил я, хотя это была с моей стороны просто инсценировка занятого и востребованного человека. У меня не было тогда ни работы, ни заказов, а только лишь вечно туманные перспективы начинающего композитора, – ОК, у меня совсем мало свободного времени, но как раз завтра в семь я смогу.