Город, который ты любишь (СИ)

Лишнее уголовное дело в блоке общего режима начальству было на хрен не нужно. Потому тело тихо похоронили, не имея возможности отдать его родне (пока тело было еще осуждено), составив акт о самоубийстве. Скорее всего, на почве угрызений совести. Негр-сосед подтверждал, что белый очень сильно горевал, каялся и плакал. Коридорные ничего не видели и не слышали, как на грех, а камера, что маячила меж этажами, оказалась в нерабочем состоянии. Впервые за многие годы. Даже цивилизация не в силах предусмотреть и предотвратить всего, увы.

15

Дело было ночью. Убежав с места прилета птицы и убив одного белого, Маронге здраво рассудил, что в гнезде мертвых птиц жить не будут даже такие дураки, как белые. Он посмотрел по сторонам и увидел вдалеке светящееся пятно — это было похоже на огромную деревню. Он пошел туда, решив для начала поселиться где-нибудь поблизости, осмотреться и потом уже начать свою работу по вытеснению оставшихся до нужного числа белых. Как человек порядочный, белого дурака, которого он потом вялил в джунглях, Маронге в счет не принял — он же решил, что считаются только те белые, что будут убиты в своем доме. Вот место прилета белой птицы — дело другое. Он поставил на своей духовой трубке маленькую зарубку, чтобы не обсчитаться в дальнейшем и пошел на светлое пятно.

Как же он ошибся! Это была никакая не деревня! Точнее, это была деревня, но так далеко, что он усомнился в здоровье своих глаз. По всему выходило, что до той не так далеко, но она только-только начала приближаться. Ночь, конечно, скрывала расстояние, но не так же!

Маронге шел всю ночь, выносливый, как все настоящие люди. Понемногу деревня надвинулась на него. Да. Все так. Это огромные деревья с огоньками внутри. Именно такие он видел тогда, в Ночь Дурной Смерти, когда дух его носился над миром. Странное дело — чем ближе он подходил к этой ужасной деревне, тем темнее становилось. Огни в стволах невиданных деревьев становились все различимее, а вот света убывало. К крайнему дереву он пришел уже во тьме, которую прорезали лишь лучи света из странных ульях на стволах железных деревьев, как он убедился, потрогав одно из них. Но в тени дерева, в котором белые жили, было темно почти по-настоящему. Он потрогал и дерево, к которому пришел. Камень. Не дерево. Белые жили в камне. В скалах, выдолбленных изнутри. Он и не думал, что ветер может так разъесть скалу, хотя результаты работы ветра видел и дома, в нормальных, настоящих скалах. Но так?

Гур! Гур! Он сел на корточки и задумался. Откуда-то пахло водой, вонючей, смрадной, но водой. Маронге достал банку консервов, открыл ее, решив перекусить, как вдруг из темноты на него кинулось какое-то чудище, кричавшее «Гав! Гав!» — почти так же, как кричали краснокожие в его лесах. Говорящее животное? Он вскочил, бросив банку и выхватив нож, и успел в последний момент уйти из-под пасти ужасного монстра, который намеревался его сожрать, нырнул ему под лапы и распорол живот. Чудовище взвыло и сдохло.

Маронге вылез из-под упавшей на него туши, осмотрел, как мог, ужасного зверя, принюхался и понял — его можно есть. Он осмотрел заодно и зубы ночного убийцы и понял, что это хищное животное, которое есть, как правило, нельзя. Ну, убил-то он его правильно, он защищался, но есть запретное он тоже не стремился. Он отрезал крохотный кусочек и сунул в рот, прислушиваясь к ощущениям и готовый выплюнуть его, если он окажется не годящимся в еду. Жаль, что тут нет шамана, конечно, чтобы все решить точно, но пока что сгодится и так. В лицо Маронге ударил луч света и какой-то белый, с диким боевым криком, кинулся на него, маша веревкой…

16

— Это какой-то пиздец, — резюмировал сыщик убойного отдела, — такой мокрухи я еще не видел.

В центре площадки, охваченной желтой лентой, работала уже его группа, стараясь найти хоть что-то. Утром кто-то из жильцов дома нашел мертвого соседа у себя под окнами, лежащего в обнимку с собакой и вызвал полицию. Вот она-то и осматривала теперь место происшествия. Полицейских, что прибыли по вызову, «убойники» послали на хрен, заявив, что берут дело себе.

Убитый лежал на боку, а голова его была помещена в пасть его же пса, огромного неаполитанского мастифа. Живот у обоих был одинаково рассечен, если можно так сказать, говоря о псе и человеке.

— Удар характерный, но странный, сверху вниз, от нижней части грудины до лобка. Собака так и брошена, а вот хозяина слегка выпотрошили, судя по всему. Ни следов, ни окурков, ни черта. Уверен, что и пальцев не будет, — старший группы закурил, выматерившись, — а вы, кстати, следите за прессой. В смысле, гоните в три шеи, еще мне не хватало воя в новостях о новом потрошителе. Комиссар меня самого выпотрошит. А я — вас всех, — посулил он подчиненному.