Город лестниц

– …исчезли, – мрачно подтверждает Сигруд. – Да. Уже в третий раз. А еще я запомнил… – и он стучит по голове, да так сильно, что слышно, как палец ударяется о кость, – …каждое место, где эти люди исчезали. Особой системы не видно, но исчезали они всегда либо в этом квартале, либо в соседнем западном.

– То есть в местах, что более всего пострадали из-за Мига… – бормочет Шара. – А это подтверждает мою теорию. Я еще не совсем уверена, но…

И она проводит ладонью по ободранной кирпичной стене:

– Они воспользовались некоторыми последствиями – или длящимся воздействием – Мига.

– Как ты можешь быть уверена?

– Серебряная монетка, – говорит Шара, – превратилась в свинцовую не более часа назад. Я запустила ее по переулку, где исчез налетчик. Такие вещи случались сразу после Мига.

– А почему ты уверена, что это не чудо?

– Потому что я тестировала это место на чудо всеми доступными способами, – говорит Шара. – И ничего. Вообще никаких следов божественного воздействия. Значит, дело в Миге. Кстати, замечу, что до сих пор не существует никаких исчерпывающих исследований Мига. Континент носится со своими ранами, как злая старуха – с обидами. Я планирую этим заняться, когда выдастся свободная минутка. А сейчас давай посмотрим, что у нас тут…

Они подходят к убогому строеньицу, Шара пропускает Сигруда вперед – тот должен осмотреть здание. Сигруд обходит дом, потом качает головой и кивает на вход.

– Никого, – говорит он, когда она подходит ближе. – Дверь незаперта. В окна тоже никого не видно. Но окон почитай что и нет.

– Что это за здание?

– Муниципальное непонятно что. Думаю, хотели здесь что-то строить, как-то облагородить квартал. А потом, скорее всего, передумали.

«Да на их месте любой бы передумал», – думает про себя Шара.

Сигруд подходит к двери и вынимает черный кинжал. Заглядывает внутрь, тихо заходит. Шара немного выжидает, потом идет следом.

Внутри пусто – ни мебели, ничего. Голые стены. Комнаты тянутся анфиладой, переходят из одной в другую. Дверки маленькие. Кстати, в этом здании, в отличие от всех остальных в квартале, есть газ! Голубые огоньки рожков пляшут под потолком, немного разгоняя мрак.

– Они оставили свет включенным, – бормочет Шара, но Сигруд подносит палец к губам.

Склоняет голову к плечу, прислушиваясь, и лицо дрейлинга принимает необычное выражение – словно бы ему послышалось что-то не то.

– Здесь кто-то есть? – тихо спрашивает Шара.

– Пока не уверен.

Сигруд идет дальше, заглядывает в каждую комнату. Шара идет следом. Комнаты похожи одна на другую: маленькие, пустые, никакие. Торской нигде не видно. И двери все на одной линии располагаются: заглянешь в одну – заглянешь и во все остальные.

Потому что все они стоят раскрытые.

Кроме последней. Вот она закрыта, и сквозь замочную скважину проникает дрожащий желтоватый свет.

«Что-то мне это совсем не нравится», – думает Шара.

И снова Сигруд останавливается.

– Опять этот звук. Это… смех, – наконец говорит он.

– Смех?!

– Да. Детский. Очень тихий.

– Где смеются?

Он указывает на закрытую дверь.

– А больше ничего не слышно?

Он молча качает головой.

– Ну хорошо, – вздыхает Шара. – Идем, что уж…

Как она и ожидала, все комнаты, через которые они идут к закрытой двери, пусты. Они подходят ближе, и она тоже слышит – смех. Тихий, мягкий, словно бы за закрытой дверью весело играет ребенок.

– Запах интересный, – замечает Сигруд. – Пахнет солью и пылью.

– Что ж тут интересного?

– Интересно, что там этой соли и пыли несметное количество.

И он снова указывает на дверь. Потом опускается на корточки и заглядывает в замочную скважину. Свет оттуда заливает ярким пятнышком его прищуренный глаз, веко дрожит, когда Сигруд силится разглядеть то, что их ждет за дверью.

– Что-нибудь видишь?

– Вижу… круг, на полу. Из белого порошка. Много свечей. Очень много. И одежду.

– Одежду?

– Кучу одежды на полу. – Потом он добавляет: – Женской одежды.

Шара легонько похлопывает его по плечу – отойди, мол, и занимает место у замочной скважины. Ее чуть не сносит потоком света, льющегося оттуда: вдоль стен запертой комнаты выстроились канделябры, и в каждом горит по пять, десять, двадцать свечей. Комната так и полыхает огнем, даже щеку через скважину обжигает. Потом глаза привыкают, и она видит на полу широкий круг, насыпанный чем-то белым. Соль это? Или пыль? А с краю глаз различает кучу одежды – она высится с другой стороны белого круга.

Сердце ее сжимается: в куче лежит и темно-синяя ткань. Из такой было платье госпожи Торской, когда они виделись в последний раз.

А потом в поле зрения появляется что-то еще… что-то прозрачное и белое, оно невесомо плывет в воздухе – что это? Край длинного белого платья? Шара вздрагивает от неожиданности, но глаз от скважины не отводит. А потом она видит над белой тканью темноволосую макушку – черные локоны блестят в свете свечей. А потом белое существо убегает.

– Там кто-то есть, – тихо говорит она Сигруду.

И снова – детский смех. Но что-то там не так…

– Ребенок, – говорит она. – А может…

– Отойди, – командует Сигруд.

– Но… я не уверена…

– Отойди.