Теперь лед поскрипывает под ним. Желтое свечение в двадцати футах, а само световое пятно – не менее фута в поперечнике. Похоже на глаз гигантского кальмара… Да, помнится, ел он такого кальмара, потушили в рыбном бульоне и съели. И его было крайне непросто выловить, того кальмара…
Сигруд не видит сквозь лед, но слышит, как что-то пощелкивает в пятнадцати – нет, в десяти футах от него. Оглянувшись, видит, что вокруг выпиливается правильный круг, а еще видит, что правильно оценил ширину тулова чудища: круг пересекает все четыре линии, что он вычертил на льду. Сейчас дрейлинг словно бы сидит в центре огромного белого пирога, разрезанного на восемь частей.
Он медленно встает. Лед жалобно скрипит под ногами – столько раз его резали и царапали, ему трудно держать человека… Сигруд выдергивает гарпун и встает в центр круга.
Под ним извивается что-то темное. Желтый свет подплыл ему под самые ноги.
«Интересно, – думает дрейлинг, – сумею ли я узнать, каков ты на вкус…»
Правой рукой заносит гарпун. Делает глубокий вдох.
И вот, не дожидаясь, что тварь подо льдом закончит выпиливать круг, он поднимает зажатую в левой руке алебарду и с размаху бьет массивным клинком по льду.
Тот тут же раскалывается у него под ногами, и Сигруд проваливается в ледяную воду.
Урав – так его назвала Шара – не ожидает нападения и отпрядывает в сторону. Сигруд кажется себе крохотным перед надвинувшейся клубящейся темной массой – ласточка против грозовой тучи.
Сигруд видит, как шевелятся десятки щупалец, видит огромный глаз с красными прожилками сосудов, а под глазом – пасть футов шесть в ширину… но пасть пока закрыта.
Он бьет гарпуном, зазубренное острие глубоко входит в черную плоть Урава в нескольких дюймах от огромного глаза.
Урав разевает пасть – от боли, не от желания напасть и съесть. Единственный глаз теперь уставлен на Сигруда, а тот размахивается алебардой и с размаху всаживает ее твари в пасть. В воде, как огоньки фейерверка, разлетаются блестящие белые зубы.
Урав извивается от боли и ярости. Щупальца выстреливают вперед, обвивают Сигруда за ногу, но соскальзывают по толстому слою жира. Более того, такое впечатление, что жир их обжигает, – Урав отдергивает щупальца, словно ему больно, и Сигруд видит, что на черной коже вспухают волдыри.
«Если Шара узнает, что ее трюк сработал, – думает дрейлинг, – то вообще никогда с меня не слезет…»
Вода вокруг кипит, его снова пытаются схватить за лодыжку, щупальце снова соскальзывает. Урав теперь полностью сосредоточен на нем, вокруг завиваются бесчисленные щупальца, готовясь нанести решающий удар.
Время выбираться из воды! Левой он нащупывает канат – крепко держится, хороший узел – и поднимает себя из воды на лед.
Тело протестует против резкой смены температуры, но Сигруд заставляет себя забыть об этом – надо бежать, быстро бежать за воткнутым справа гарпуном. За ним раскалывается на мелкие части лед, на бегу он оборачивается: Урав дергает и тянет за канат, разбивая лед вокруг, но оборвать веревку не может.
Разъяренная тварь выкидывается из воды, тысячи конечностей продвигают вперед похожую на связку луковиц башку. Щупальце змеится вперед и хватает Сигруда за левую руку, коготь впивается в бицепс, он падает лицом вниз и чувствует, что его волокут по льду.
Он пытается удержаться, высвободиться, но щупальце держит крепко, хотя черная кожа шипит там, где касается тела. Урав рычит от боли и бешенства, колотит по льду, взбивая его в снежную крошку: нет, нет, ревет чудище, врешь, не уйдешь.
Сигруд рубит по щупальцу алебардой – раз, два, вот тебе! Хватка ослабевает, и с тихим хлопком Сигруд высвобождается.
«Слава всем морям, – думает Сигруд на бегу, – за то, что эти коровы нагуляли хороший жирок…»
– Стреляйте! – орет сверху Незрев. – Утыкайте эту тварь болтами!
Болты свистят в воздухе, бьют в лед. Многие застревают в панцире Урава. Тварь пронзительно вопит и бьется на канате, который гудит, как гитарная струна.
Сигруд хватает второй гарпун, но Урав уже переключился на людей на мосту. Щупальца взмывают вверх, шевелясь, как клубок кобр, и обрушиваются на мост. Удару вторят крики ужаса, два тела срываются и падают вниз с дальней стороны моста. «Пожалуйста, – думает Сигруд, – пусть это будет не Шара!»
Одно из щупалец свивается, в нем зажат размахивающий руками и ногами полицейский. Урав запихивает его в разверстую пасть. По льду бежит глубокая трещина – зимний панцирь реки не выдерживает веса дерущихся.
«А вот этого, – думает Сигруд, – мне совсем не надо».
Он бежит с алебардой под мышкой и бросает второй гарпун. И едва не промахивается – так чудище колотится, натягивая веревку. Но гарпун, тем не менее, глубоко вонзается Ураву в спину. Урав снова взвывает от боли и хлещет всеми лапищами по льду. Желтый глаз свирепо буравит его взглядом. Сигруд успевает заметить, как к нему несется толстенное щупальце – как бревно в половодье. Тут мир вспыхивает звездами и огоньками, и он скользит по льду.