Город лестниц

Сейчас ударит? Но нет, со стоном приподняв голову, Сигруд видит, что Урав запутался в веревках. Однако канат первого гарпуна все-таки лопнул, и сеть вокруг чудища непрочна.

Сигруд рычит, трясет головой и проверяет, как там руки и ноги, – более или менее в порядке. Алебарда валяется рядом, но древко сломалось, превратив ее в короткий топор. Он поднимает его и бежит к третьему гарпуну. Третий удар – решающий.

«Пусть он запутается окончательно, – свистит в голове. – Пусть обессилеет, а потом я забью его насмерть. Буду рубить по легким, пока оно не захлебнется в собственной крови…»

С моста через Солду летят камни.

«Вот только что делать, – думает дрейлинг, – если он мост разнесет…»

Он смотрит, как Урав раз за разом бросается на мост, на лед летит каменная крошка.

Зря Незрев приказал открыть огонь. Урав должен был сражаться с ним, и только с ним, не отвлекаться на других.

Вот почему Сигруд терпеть не может, когда ему помогают.

Урав в конвульсиях расколотил почти весь лед под мостом, последний гарпун торчит из куска, который раскачивается в воде, как большой поплавок. Со вздохом Сигруд прыгает в воду – холод такой, словно его кувалдой по голове огрели, плывет к гарпуну, выдирает его изо льда и подтягивается на веревке. Ну вот он наконец и на твердом льду.

Руки и ноги занемели от холода, ступни и ладони не слушаются, словно их нет больше. Урав извивается в веревочных кольцах и разевает пасть, чтобы в очередной раз заверещать. Прочь сомнения! Сигруд размахивается и всаживает гарпун в верхнее нёбо твари.

Чудище воет от боли, извивается в путах, показывая – наконец! – мягкое, белое, желеобразное брюхо.

Вперед.

И дрейлинг бросается вперед с алебардой наперевес, уворачивается от щупальца, оскальзывается, падает, встает на ноги…

Лес дрыгающихся, завивающихся щупалец позади. И он начинает беспощадно рубить брюхо твари.

Урав завывает, вопит, визжит, колотится. Сигруда окатывают потоки черной крови. Тело кричит, что его окатывают то кипятком, то жгучим холодом. Но дрейлинг рубит и полосует, рубит и полосует.

Он вспоминает, как хоронил те кости во дворе.

Вот тебе алебардой!

Он вспоминает, как посмотрел вверх и увидел, как в камеру проник тоненький, как игла, лучик солнечного света, и он попытался поймать эту искристую булавку в ладони.

Вот тебе алебардой!

Он вспоминает, как исчезали вдали родные берега, а он стоял на палубе сайпурского дредноута и смотрел вдаль.

Вот тебе алебардой. И вдруг он сознает, что все это время орал на пределе легких.

«Я проклинаю мир не за то, что он украл мое сокровище. Я проклинаю его за то, что мне сказали, что сокровище при мне, лишь после того, как я стал другим человеком».

Урав стонет, скулит. Щупальца теряют хватку. Из твари словно выходит воздух, и она сдувается, медленно оседая, как огромное черное дерево. Веревки гудят и жалуются под грузом огромного тела, но держат, и Урав беспомощно висит в их тенетах.

До Сигруда доходит, что на мосту вопят от радости. Но он видит: внутри твари все еще бьется сердце, там есть кровоток, органы пульсируют… «Он еще не сдох. Не сдох…»

И тут из моря щупалец у его ног вдруг всплывает ярко-золотой глаз. Прищуривается, пристально оглядывая дрейлинга.

И бессильно обвисшие конечности вдруг наливаются силой, взлетают вверх, вцепляются в самую слабую опору моста и рвут ее на себя.

Сигруд едва успевает заметить, как справа мелькает что-то темное, на глазах увеличивающееся в размере, – и тут в нескольких ярдах от него лед проламывает огромный камень.

Сигруд успевает только сказать:

– Вот дерь…

И тут лед под ним накреняется, как детские качельки, и его подкидывает футов на сорок. А потом над ним смыкаются холод и вода.

Вода врывается в нос и глотку. Течение заливается в синусы, просачивается в легкие, еще немного – и он кашлянет…

Нельзя тонуть.

Внутри горит воздух. Он опрокидывается на спину, смотрит вверх: над ним небо, непроницаемое, как расплавленное стекло.

Нельзя тонуть.

Над ним бьется в веревках Урав. А над тварью плотной черной аркой выгибается мост.

Сигруд отталкивается ногами и плывет к расширяющейся над ним полынье.

И тут плотная черная арка моста становится менее… плотной. Сквозь призму взбаламученной воды и льда кажется, что она вовсе исчезла. И тут в темную воду бухает камень десяти футов в поперечнике, вокруг него завиваются и колышутся ленты пузырей. Сигруд кидается в сторону, а следом набегает ударная волна и отбрасывает еще дальше…

Нельзя тонуть. Нельзя попадать под камень.

В воду обрушиваются еще камни, гулко бухают вокруг, и его выносит вверх, вверх…

Поверхность воды плотная, он не может пробить ее, не получается…

И тогда он раздирает ее руками, открывает рот и вдыхает полной грудью зимний воздух.

Сигруд выползает из воды на лед. Подальше от моста лед, к счастью, так же прочен. Он оглядывается и видит, что моста больше нет: он рушится в воду, поднимая волну за волной… и Урава, кстати, нигде не видно.