Город лестниц

– А вот насчет этого я не могу быть до конца уверена. Но, скорее всего, так и есть. С течением времени божественное начало покидает Континент, так что философские камни дают доступ каждый раз к меньшему резервуару силы.

– А что, раньше, во времена расцвета, на Континенте все так и происходило? Съел горсть таблеток – и все, ты наделен божественным могуществом?

Шара усмехается:

– На случай, если ты позабыл, Божество едва не раздавило меня, как букашку, когда я привлекла его внимание. Так что до божественного могущества мне было очень и очень далеко. Но да, именно так все здесь и происходило: сохранились свидетельства того, что священники и адепты принимали большое количество философских камней и совершали потрясающие воображение чудеса – и очень часто умирали вскоре после этого.

Шара трет лоб:

– Если честно, я им почти завидую.

Питри некоторое время молчит. А потом:

– Газеты в Галадеше… Они думают, вы г…

– Не надо про это, – говорит Шара.

– Но вы теперь зна…

– Я не желаю про это слушать. Они вообще там не понимают, что к чему. Они должны не праздновать, а скорбеть. Да, среди погибших большинство составляют континентцы. И да, это континентцы, введенные в заблуждение, не сознающие, что творят, освободили своего континентского бога и попросили его атаковать нас. Но меня до этого столько раз спрашивали, могу ли я помочь Континенту! Мне задавали этот вопрос до катастрофы, понимаешь? Думаю, когда я услышала эти просьбы, было уже поздно что-либо делать. Но меня предупредили, что это случится, а я предпочла действовать в рамках нашей стандартной политики. То есть не делать ничего.

– Нур обязательно поможет выжившим, Главный дипломат. Он очень серьезно относится к этой задаче. Сайпур поможет Мирграду пережить эту катастрофу.

– Пережить, – вздыхает Шара, опускаясь в воду. – Пережить – а дальше что делать?

Вода заполняет уши, заливает лицо, но в плеске и бульканье она слышит голос Ефрема Панъюя – да, это одна смерть из нескольких тысяч, вот только воспоминание о ней будет преследовать Шару до конца ее дней.

* * *

Три дня спустя Шара объезжает город вместе с исполнительным комитетом генерала Нура – проинспектировать, как ведутся восстановительные работы. Бронеавтомобиль подпрыгивает и лязгает на разбитых дорогах, усиливая головную боль, которая и не думает отступать. Еще она не может обойтись без темных очков – солнечный свет до сих пор режет глаза, и доктора говорят, что, возможно, с этим придется жить. Что ж, это по-своему логично: она видела нечто не предназначенное смертному взгляду, и ее увечье – наказание для преступившей запрет.

– Уверяю, абсолютной необходимости в вашем присутствии нет, – говорит генерал Нур, не скрывая неодобрения. – Мы все держим под контролем. Вам бы полежать еще, Главный дипломат Комайд, чтобы скорее поправиться.

– Это мой долг Главного дипломата Мирграда, – говорит она. – Я обязана следить за благосостоянием граждан вверенного мне города. И я буду ездить туда, куда пожелаю. А еще у меня есть личные причины для этой поездки.

То, что она видит, разрывает ей сердце: родители и дети в бинтах, полевые госпитали, переполненные ранеными, временные хибары, длинные ряды деревянных гробов, и среди них много совсем маленьких…

Где-то среди погибших затерялся Во.

«Если бы я раньше напала на след Вольки, – думает Шара, – этого бы не случилось…»

– Это как Миг, – говорит она вслух. – Так обстояло дело после Мига.

– Мы предупреждали, – негромко говорит Нур, заходя в палатку походного лазарета, – что вам не понравится то, что вы увидите.

– Я знала, что мне не понравится, – откликается Шара. – Но я обязана увидеть это своими глазами.

– Но все не так уж грустно. У нас есть помощники из местных жителей.

И Нур указывает в сторону, где суетятся бритые наголо и босые континентцы в бледно-оранжевых одеяниях.

– Эти люди буквально наводнили наши учреждения и в некоторых местах обходятся уже совершенно без нашей помощи. Это бесценный дар судьбы, должен сказать. Они очень нам помогают, пока не прибыла помощь из Галадеша.

Одна из олвостанских монахинь – невысокая, крепко сбитая женщина – поворачивается к Шаре и низко кланяется.

Шара отдает ответный поклон. И обнаруживает, что плачет.

– Главный дипломат! – Генерал Нур удивлен и встревожен. – Вы?.. Вас отвезти обратно в посольство?

– Нет, нет, – мотает головой Шара. – Нет, со мной все в порядке.

И она подходит к монахине, отвешивает еще один поклон и говорит:

– Я вам очень признательна за все, что вы делаете.

– Не за что, – отвечает та. У нее очень добрая улыбка. И глаза – большие и странного цвета – красно-карие, как янтарь.

– Пожалуйста, не плачьте. Почему вы так плачете?

– Я просто… Это так замечательно, что вы пришли нам на помощь, когда никто вас не звал.

– Но нас позвали, – удивляется монахиня. – Нас позвало страдание. И мы пришли. Пожалуйста, не плачьте.

И она берет Шару за руку.

Ладони ее касается что-то сухое и квадратное – записка?

Монахиня кланяется на прощание, и Шара присоединяется к свите генерала. А когда остается одна, быстро вынимает из кармана записку и читает:

Я ЗНАЮ ДРУГА ЕФРЕМА ПАНЪЮЯ.