Военный подошел к стене и с усилием сдвинул в сторону висящую на ней школьную доску со следами мела. За ней обнаружилось окно в допросную. Там, за стоящим посередине железным, крашеным белой масляной краской, столом сидели на привинченных к полу стульях два мужика. Перед ними стояли стаканы в подстаканниках, эмалированный чайник и полная папиросных окурков пепельница. Один из них был мордат и широкоплеч, одет в штаны от хэбэ, тапки-шлепанцы и майку-алкоголичку, открывающую мощные волосатые руки. Второй имел вид пьющего интеллигента с тяжелой судьбой и красовался в потасканном, но с претензией, костюме цвета индиго. На моих глазах тот, что в майке, встал, прошел к висящей в углу кожаной боксерской груше и, с большой сноровкой и завидным умением, отвесил ей несколько апперкотов. Тот, что в костюме, трагически взвыл, как укушенный за яйца койот, потом отхлебнул чаю, забулькал им во рту, проглотил, и издал несколько протяжных трагических стонов.
— Отвечай, капиталистическая сволочь, мать твою! — закричал свирепым басом мордатый.
Интеллигентный неразборчиво проблеял в ответ что-то жалобное, но отрицательное. Не поддался, в общем, давлению, за что груша еще пару раз получила в торец, опасно раскачиваясь на подвесе. Забулькал чай, послышался стон. Если закрыть глаза, то получался отличный саундтрек к голливудскому боевику категории «Б» про русскую мафию.
Подполковник задвинул доску обратно, и в кабинете стало тише.
— Это мы вас пытаем, — пояснил товарищ в штатском. — Но вы пока не сознаётесь.
— Я такой, — осторожно подтвердил я, — стойкий и несгибаемый. Пионер-герой и молодогвардеец.
Троица местных быстро переглянулась, как будто я невесть чего важное выдал.
— А скажите, Артем, — спросил дед, — ваша… э… «коммуна» имеет связь с Родиной? С руководством СССР?
— Ну, насчет СССР есть определенные сложности исторического характера, — признал я, — но с материнским срезом некие контакты, насколько мне известно, поддерживаются. Боюсь, не могу сказать точно, какие и в каком объеме.
— Путь туда есть? А что с СССР? — спросили одновременно подполковник и старикан.
Я подтвердил, что, при наличии соответствующего оборудования, я мог бы выстроить маршрут до материнского среза. А потом изложил ультракраткую версию новейшей истории России. За стеной меня продолжали бить, но уже как-то вяло, без огонька — устали, наверное. Судя по звукам, я продолжал упорствовать в своих заблуждениях.
Местные некоторое время переваривали информацию.
— Артем, — спросил, наконец, старик. — А как образовалась ваша «коммуна»?
— Если верить тому, что мне рассказывали, то это последствия неудачного научного эксперимента.
— А кто его проводил, где и когда?
— Загорск, Загорск… — я припоминал номер.
— Загорск-двенадцатый? — дед так разволновался, что я испугался, что его сейчас удар хватит.
— Вот, точно, двенадцатый!
— Так вы — пропавшая группа Матвеева! — он в волнении хлопнул артритными ладонями по столу, и сморщился от боли.
— Да… — покачал головой штатский, — так называемые «партнеры» рисовали нам совсем другую картину…
— Ну, мы никогда им особенно и не верили, — пожал плечами штатский.
— Мутные они, — согласился военный. — Но куда деваться-то?
На этом разговор был окончен, и меня отвели в камеру. Не знаю, чем там за стеной все закончилось — наверное, меня забили до смерти. Ведь я все равно не мог выдать Главную Тайну, потому что ни хрена не знаю.
Непонятно сколько прошло времени, потому что окон в камере не предусмотрели и лампочку не гасили. Кормили меня два раза, но по скудному набору блюд понять, обед это, завтрак или ужин, было никак невозможно. Второе и компот — вот и все разносолы. Впрочем, тратить калории было некуда, я просто валялся на жесткой койке и смотрел в потолок, думая о всяком. Не могу сказать, что картина происходящего от этого прояснилась, но гипотезы у меня возникли. А потом пришел давешний дед.
Его привел подполковник, уважительно, под локоток, сопроводив в камеру и принеся стул.
— Здравствуйте, Артем, — сказал старик вежливо.
— И вам не хворать, как бы вас там ни звали, — ответил я немного раздраженно. Мне уже надоело тут валяться.
— Ах, да, мы же так и не познакомились, — неубедительно спохватился он. — Я Михаил Андреевич Сванетский, здешний, если угодно, руководитель.
— Очень приятно, — так же неубедительно соврал я.
— Видите ли, Артем, я не знаю, что с вами делать.
Я промолчал. Наверняка он не за моим мнением на сей счет пришел.
— Нарисованная вами картина очень сильно отличается от того, что мы знали раньше. Признаться, я более склонен верить вам, а не нашим… партнерам. Группа Матвеева никак не могла превратиться в то, что они описывают. Профессиональнее недоверие наших комитетчиков тоже, скорее, в вашу пользу. Они не считают, что корень наших проблем в вашем анклаве, хотя, разумеется, и не исключают этого полностью.
— К сожалению, я не знаю, как подтвердить сказанное мной или опровергнуть сказанное другими, — отмазался я. — Насколько мне известно, Коммуна вообще не подозревает о вашем существовании. Но я, разумеется, многого не знаю. А что у вас за проблемы?