Город М

Линда встала у дальней стены кабинета. Рыцарь, нарисованный на ней, неестественно корчил лицо в попытке изобразить отвагу. Он замахивался кривоватым мечом на дракона, скептически щурившего глаза на своего убийцу. Казалось, оба не в восторге от неловкой ситуации, в которой их навечно запечатлел не слишком умелый художник. Мне картина не нравилась, Линде тоже, но никто из нас не решился бы что-то с этим делать. Это была часть Театральной декорации, часть прошлого Театра, до того, как он уснул. Мы уже и так воспользовались этим прошлым, чтобы устроить себе всяческие удобства – стены, столы, стулья, полки. Проявлять еще большее неуважение никто не хотел.

– И еще нужно узнать, что происходит у… Них. – Линда не была суеверной. Скорее, не считала разумным часто использовать слово, вызывающее у всех не слишком веселую реакцию. – Я поговорю с хундами, узнаю последние сводки.

Я кивнул и покинул ее кабинет, занимавший нишу за кулисами бывшей стены.

Театр был нашим домом. В нем жили далеко не все краи, но все бывали тут хотя бы раз – у Линды в кабинете, на Собрании, в гостях у друзей или просто пролетом.

Место силы с голубыми стенами и белыми колоннами, надежно спрятанное среди деревьев заброшенного парка.

Время оставило на Театре свой отпечаток, но сделало это деликатно, не забирая красоту, а, скорее, трансформируя ее в нечто новое, более подходящее его возрасту. В этом смысле Театр был очень похож на свою владелицу – Линду. Всегда элегантно одетая, всегда с прямой спиной и спокойным взглядом, Линда, в отличие от других краи, редко покидала стены Театра. Она была в первую очередь Хранителем нашего дома, а уж потом всем остальным – главой краи, Владелицей Ключей от Города, моим наставником. Когда-то именно она взялась за мое воспитание, и, как бы меня ни мотало по жизни, в какие бы передряги я ни влипал, она всегда принимала меня таким, какой есть. И в числе немногих вещей, которых я держался, которые боялся потерять больше всего на свете, была ее вера в меня. В иные дни, особенно по молодости, это было единственным, что удерживало меня от страшных глупостей. Во всяком случае, от большинства.

Я поднялся в свою комнату на втором этаже, обустроенную в бывшей гримерной. Гримерных в Театре было всего две, но с помощью декораций их удалось разделить на целых восемь. Маленьких, но уютных. Владеть такой комнатой позволялось только главам отрядов. К счастью, я входил в их число. Мне досталась чудесная часть комнаты – с окном, выходившим на парк. В это время года сквозь лысеющие деревья можно было разглядеть реку и набережную далеко впереди.

Я задвинул за собой оргалитовую спинку трона, игравшую роль двери. Стряхнул с плеч накидку, бросил ее на раскладушку. Зажег керосинку, которую отыскал на одном из чердаков в прошлом году. Комната сразу потеплела – желтое пламя мгновенно прогрело грифельный мрак ночи, еще не готовой уступить свои права подступающему рассвету. Я открыл окно, впуская в комнату прохладу парка. Ссохшаяся рама грозно загрохотала стеклом, но я знал: это она просто так. Стекло прочно сидело в ненадежной на вид глазнице. Я перегнулся через многократно беленный подоконник и осторожно снял с водостока ведро, до краев наполненное дождем. Я отмылся, воды даже хватило на быструю стирку.

Перебинтовался, сделал керосинку ярче и наконец завалился подремать. Сон пришел быстро, я даже не заметил, как перед глазами замелькала всякая чушь. Проснулся с рассветом, когда за дверью поднялся шум. Краи слетались для Собрания.

Я вышел в зал. По традиции, на Собрании краи присутствовали не все, только главы отрядов и их ближайшие подчиненные. Мои уже были здесь – самые ответственные, как всегда.

Зал Театра был небольшим, но уютным. Мне казалось, он сохранил в себе все, что принято ассоциировать с театрами, пусть его слегка и потрепало. Алые бархатные кресла, на которых еще можно было различить номера. Балконы и колонны со старинными вензелями, тяжелый занавес на сцене, чуть истлевший по краям. Атмосферы добавляло и освещение – свечи и система зеркал, чтобы отразить свет и равномерно его распределить.

За каждым лидером в зале были закреплены определенные места. Мне, как Крышнику, ведающему всем, что происходит на крышах и чердаках, отвели место повыше – на колонне, поваленной на ложу бельэтажа.

– Ну и вид у тебя, начальник, – усмехнулся Гораций, когда я неловко опустился на свое место – сон вернул силы для полета, но вывих не способствовал мягкой посадке.

– Ты поговори мне. – Я устроился поудобнее, вытянул ногу, чтобы колено не так сильно напрягалось.

– Правда, что тебя глава кеди отделал? – не унимался мой подчиненный. – Это ж ни в какие рамки!

– Скажи мне, что не весь орден в курсе. – Я глянул в зал, постепенно наполнявшийся другими краи.

– Да нет, начальник, ты что, только мы, вот тебе слово! – прыснул Гораций. Нагловатый, но талантливый юнец, совсем недавно примкнувший к моему отряду. Мне он нравился: исполнительный, всегда с парой острот наготове. Я только улыбнулся ему в ответ.