Город Масок

Сейчас все они наблюдали, как погребальная мандола медленно движется по каналу, сопровождаемая на некотором отдалении государственной мандолой, на которой находились Родольфо, ремский посол, епископ и священники. За ним следовала «Баркона», с сенаторами и советниками на борту. На ней также был небольшой оркестр, игравший погребальную песнь, заунывная мелодия которой звучала диссонансом со звуком колокола кампаниллы[10].

Канал был заполнен цветами, которые беллецианцы бросали на проплывавший мимо гроб.

Некоторые из них попали в мандолу, и теперь ее строгая чернота была расцвечена яркими красками. Но большая часть падала в воду, где они плавали на волнах, поднятых погребальным кортежем, вместе с дешевыми позолоченными изображениями богини.

Все это время большой колокол звонил не переставая.

В тот момент, когда мандола проплывала мимо них, Сильвия оглядела горожан, окружавших ее маленькую компанию. Все они плакали, многие упали на колени и крестились или осеняли себя «рукой фортуны». Многое восклицали «Благослови ее богиня!» или «Беллеция умерла!». Пожилая женщина рядом с Сильвией сказала: «Никогда не было и не будет другой такой Герцогини, как она, — не при моей жизни!» Сильвия опустила вуаль пониже налицо, чтобы скрыть улыбку удовлетворения. Oна была действительно тронута.

Затем мимо них проплыла государственная мандола.

— Лицемер! — прошептала она, глядя на Ринальдо ди Киммичи, прикрывавшего лицо платком, как будто он испытывал страдание. — Он делает это, потому что не может терпеть запах канала.

Справа, рядом с послом, сидел Родольфо, на его лице застыло выражение горя. Члены маленькой компания знали, что он очень нервничает, так как ему отводите очень важная роль в этом представлении. Его лицо прорезали глубокие морщины, как будто события последних дней состарили его. Толпа симпатизировала ему, видя в нем романтическую фигуру мужчины, потерявшего любовь всей своей жизни и одновременно, как и весь город, свою правительницу.

— Бедняга! — сказал кто-то рядом. — Я слышал, что она крутила им, как хотела.

Сильвия бросила в ту сторону свирепый взгляд, но человек уже смешался с толпой. Больше никто не отзывался о ней непочтительно.

Через излучину от них у Большого Канала стояли Детридж и Люсьен. Люсьен хорошо осознавал нереальность этого спектакля и стоял, не выражая особых эмоций, зато Детридж по-настоящему оплакивал Герцогиню, хотя и знал, что она жива.

— Она была великой леди, — сказал он Люсьену, знавшему, что Детридж его не разыгрывает. — Как же город будет жить без нее?

И после этих слов Люсьен почувствовал, как его самого охватывают сильные эмоции. Он знал, что Сильвия жива, но происходящее было правдой — умерла Герцогиня. Никогда он больше не увидит ее в одной из ее фантастических масок, в великолепных бриллиантах и потрясающих платьях. Она стала просто Сильвией Беллини, гражданкой Беллеции, и он не представлял, чем она собирается заниматься всю оставшуюся жизнь.

Толпа осталась, затихшая и неподвижная, когда погребальная мандола, плакальщики и «Баркона» вышли из канала и направились к Isola dei Morti. Погребение было коротким, и вскоре погребальная мандола поплыла обратно. Ни звука, за исключением редких всхлипываний, не доносилось с берегов, пока она, освободившись от своего груза, плыла назад. Никто не бросал цветы, замолкли музыканты.

Когда мандола достигла причала, колокол замолчал и над городом разнесся одновременный вздох-стон. Герцогиня действительно ушла навсегда.

* * *

В северной части города маленькая компания по-своему поминала Герцогиню. Вскоре к ним присоединились Люсьен и доктор Детридж. Беллеция казалось городом призраков — на улицах не было ни души. Вскоре это изменится: когда люди выпьют дома достаточно вина, улицы вновь наполнятся и горожане начнут петь и устраивать что-то вроде спонтанных вечеринок, но сейчас все сидели по домам, всем нужно было отойти от эмоций, пережитых утром.

В доме Фиорентино собралось около дюжины людей, знавших, что Герцогиня осталась жива.

Здесь были Сильвия, Арианна, Валерия и Джанфранко, Люсьен, ставшие близкими друзьями Леонора и Детридж, Эджидио и Фиорентино, Гвидо Парола и служанка Сильвии Сюзанна. Вскоре к ним должен был присоединиться Родольфо, который покинул поминальный банкет. Никто не удивился его поведению, так как все понимали, что он слишком раздавлен горем, чтобы оставаться на публике.

С его прибытием компания оказалась в полном сборе. Все смотрели на Сильвию, ожидая, что она произнесет что-то вроде речи, но конец этому положил Родольфо, спросивший ее:

— И что теперь?

— Во-первых, — сказала Сильвия, — мы выпьем в память о Герцогине, как и все остальные лояльные жители Беллеции.

— За Герцогиню! — прозвучали голоса, и все выпили красного вина.

— А теперь, — продолжила Сильвия, но ее прервал Родольфо:

— Прежде чем ты продолжишь, мы помянем несчастную девушку, чье тело лежит в том гробу, и помолимся о ее душе.

Сильвия выглядела так, как будто собиралась возразить, но все же подняла бокал:

— За Джулиану (фамилия мне не известна), пусть покоится с миром.